Детские вопросы, ответы на которые уже тысячелетия ищет взрослое человечество.
Ищет и не находит…
Бесконечно интересен и загадочен образ Леонардо. Недаром тысячи ученых, писателей и даже людей, далеких от науки и литературы, пытались исследовать эту жизнь. Постижение ее – это опыт самопознания, а самопознание, может быть, самая сильная человеческая страсть.
Да, образ Леонардо увлекателен и таинствен, но не менее интересен и, пожалуй, менее исследован мир Леонардо.
Сегодняшний мир Леонардо, в котором переплелись века, судьбы, поиски истины, художественные стили, и столетия ведут диалог другом с другом.
Я написал книгу не о Леонардо, а именно о мире Леонардо. Опыт этого самопознания, то есть постижения собственного «я» не только в образах минувших эпох, но и в образе сегодняшнего человечества, кажется мне сегодня наиболее актуальным.
Глава 1
Ночь в амбуазе, или Умение видеть
Леонардо да Винчи заметил однажды: «Маленькие жилища собирают ум, а большие его рассеивают».
«Жилище» мое и было небольшим: одноместный номер в амбуазском отеле, скромном и старом, украшенный репродукцией с картины Энгра, изображающей Леонардо да Винчи в последнюю минуту жизни на руках у французского короля Франциска I.
Ночью я лежал в темноте и тишине и думал.
Я думал об Иване Алексеевиче Бунине.
Он жил в Амбуазе весной и осенью 1922 года. В одном из писем он рассказывал, что поселился на окраине города, замечательного тем, что в нем жил и умер Леонардо да Винчи.
Бунин устроился ненадолго в старинном имении, где раньше был монастырь. В Амбуазе написал он несколько стихотворений и рассказ «Далекое». Это один из самых печальных его рассказов. В нем Бунин повествует о трагической обыденности жизни, кажущейся в милой житейской суете совсем не страшной, даже чарующей – с маленькими радостями, небольшими подарками судьбы, постоянным ожиданием какой-то новизны. Это рассказ о трагичности человеческих встреч и расставаний. О том, что забывается всё и не забывается ничего.
В ту ночь в Амбуазе мне не давала уснуть мысль, что без взгляда Леонардо не было бы и острого взгляда Бунина.
Вот как видит Бунин в рассказе «Далекое»: «…Стенографистка, рослая, манящая, несмотря на свое сходство с
Это можно было увидеть лишь после Леонардо.
Леонардо сыграл исключительную роль в умении
Бунин, – как не думает никто из нас об изобретателе колеса или паруса. Но без Леонардо человечество не обрело бы того
«Интересно было бы, – думал я в ту амбуазскую ночь, – сопоставить тексты Тютчева и Бунина с текстами Леонардо в его “Кодексах”. И в тысячу раз интереснее было бы сопоставить тексты великих писателей XIX и XX веков с картинами Леонардо». Но это так же непосильно для меня, как сопоставление картин Леонардо с текстами философов античности или картин Пикассо – с музыкой Шостаковича.
Несмотря на всю неожиданность и даже некую фантастичность подобных сопоставлений, я чувствовал, что они оправданны, ибо все это части величайшего богатства, имя которому – КУЛЬТУРА.
Конечно, это абсолютно случайное совпадение, что Бунин одно лето жил рядом с замком, в котором состарился и умер Леонардо. Бунин не испытывал – при всей его любознательности – острого, живого любопытства к эпохе Возрождения. Иногда даже кажется, что художнически и духовно он был к итальянскому Ренессансу равнодушен. Из воспоминаний современников о Бунине мне удалось узнать лишь одну-единственную мысль его, имеющую отношение к Леонардо: он говорил о «Джоконде», что она – загадка истории, равная тайне Железной Маски.
Но не успел подумать я, что Бунин к итальянскому Ренессансу был равнодушен, как в памяти мелькнули два его рассказа. Один – о последних днях Марка Аврелия, второй – о первых днях любви Петрарки к Лауре.
Два рассказа – о закате античности и об утренней заре Возрождения, которое эту античность воскрешало.
Бунин видел все подробности мира с точностью высокой степени. Это умение видеть вырабатывалось в человеке веками. В ту амбуазскую ночь я с особенной ясностью понял, что Леонардо – основоположник искусства видеть. Он сыграл исключительную роль в совершенствовании дара различать мельчайшие изменения в быстро меняющейся жизни и в умении видеть, постигая суть явления через неожиданную аналогию.
«…Несмотря на свое сходство с
Это действительно можно было увидеть лишь после Леонардо.
Пересказать «Далекое» невозможно, как невозможно пересказать музыку, тем более что рассказ этот действительно музыкален, в нем нельзя не услышать гула колоколов, накрывающего шумы большого города: скрип извозчицких повозок, перезвон конок, возгласы лотошников.
Нельзя пересказать музыку? А увидеть музыку можно?