Но папа сохранил хладнокровие. Прислонился к двери и скрестил руки, так что на предплечье показалась тату с датой рождения.
– Так-так-так.
Когда я снова взглянула на папу, стоящего в фургоне, в голове всплыли прочитанные вчера е-мейлы и смешались с самыми сильными воспоминаниями детства.
Тот день, когда ушла мама; ощущение ее волос, прижатых к моему лицу, и влажность ее слез тут же забылись, когда папа взял меня на руки и отвел в этот самый парк. Усадил в маленький поезд, проходящий мимо ручейков, конюшен и деревьев. Самый худший день стал самым волшебным.
Мой первый день в садике; меня впервые оторвали от папы и оставили с незнакомцами. Он разрешил надеть футболку группы
День, когда он забрал меня с первой ночевки в пятом классе; тогда девчонки окружили меня и спрашивали, почему папа такой молодой, может, он на самом деле мой брат и где мои
Папино выражение лица, когда он сидел в кабинете у врача – мне сделали прививку от бактериальной инфекции, и я ревела. Когда он крепко схватил меня за руку, я не могла понять, чья ладонь была такой потной, его или моя.
Снова папино выражение лица, когда он вслух читал мне инструкцию на обратной стороне коробки с тампонами – я лежала на кровати в позе эмбриона, и меня разрывало от смеха и слез.
Его выражение лица сейчас. В этот момент я поняла, как сильно можно разочароваться, когда находишься с кем-то в хороших отношениях. Когда глубоко привязываешься. Как легко и быстро могут разбить тебе сердце.
Но я всегда это знала. Еще с тех пор, как мама ушла от папы, от нас. После этого все превратилось в попытку держаться от всего подальше. От всего настоящего и сложного.
Стоя в окружении людей, которые могли это сделать – вскрыть мою грудную клетку навстречу разочарованию, сложностям и горю, – я понимала, что все равно этого хотела. Даже самые плохие моменты стоили всего хорошего. А люди, которые всегда будут рядом, даже если ты облажалась и повела себя, как идиотка, это и есть «хорошее».
Мой страх, что папа будет жить дальше без меня, с Коди или кем-то еще, показался сущим бредом.
Было сложно не показывать эмоций в голосе.
– Я вернулась.
– Вижу, – спокойно и сдержанно сказал он.
Я глубоко вдохнула.
– И я – очень плохой человек. Тебе еще нужна такая дочь?
Слова звучали тихо и глупо.
Он расслабился и улыбнулся, и в этот момент выглядел одновременно грустным и радостным.
– Конечно, мелкая.
Он вышел из фургона, подошел ко мне, и я крепко его обняла.
– Мне жаль, – произнесла я в его футболку, и из глаз потекли слезы – они накатили в ту же секунду, как я его увидела. Роуз и Гамлет тактично отошли от нас.
Он опустил подбородок на мою голову и обнял меня.
– Знаю.
– Я больше никогда так не поступлю.
– Во-первых, я избавился от кредитки.
Я засмеялась и размазала сопли по лицу.
– Я слишком остро среагировала. Просто разочаровалась, эта ситуация показалась мне сложной, а мама – простой.
Он отстранился и, достав из заднего кармана полотенце, вытер мне слезы.
– Да, она может все упрощать.
Я посмотрела на папино лицо – оно напоминало мое, но с темными глазами и более прямым носом.
– Но мне это не понравилось. Сначала было весело, а потом…
Он улыбнулся своей кривой понимающей улыбкой.
– Никакого удовлетворения?
Именно так.
– Да. Чего-то не хватало.
Внутри фургона кто-то хлюпнул носом. Я не знала, кто – Роуз или Гамлет.
– Никогда больше так не делай, поняла? – Он ткнул меня пальцем в лоб. Я нахмурилась, но кивнула.
– Не буду. И больше не хочу тебя подводить. Никогда.
– Ну, это еще случится. – Он убрал полотенце обратно. – Но все нормально. Я буду рядом.
В окна «КоБры» на нас смотрели два лица. Роуз вытирала глаза, а Гамлет откровенно плакал. О господи, да мы все просто ходячие развалины!
Папа потер руки.
– Готова?
– Да! Подожди, но почему ты передумал?
– Ты очень убедительна, мой раздражающий друг, – сухо произнес он, глядя на фургон.
Роуз как по команде высунулась из окна, ее глаза чудом уже просохли.
– Так, это, конечно, круто, все довольны и счастливы, но у нас осталось полтора часа до судейства!
Я выпучила глаза.
– Мы справимся?
Папа кивнул, слегка стиснув зубы.
– Да, сделаем это.
Мы забрались в фургон. Отец кинул мне футболку «КоБры», и я начала расстегивать рубашку, чтобы надеть ее.
– КЛЭРА! – одновременно закричали три голоса. Я подняла голову: все повернулись ко мне спиной.
– Успокойтесь, святоши, – сказала я, натягивая футболку. – Гамлет, не притворяйся, что тебе это не нравится.