Чувство движения. Интеллектуальная история

Утверждение Бирана снова обращает наше внимание на представление об активности как о сущности человека. Следуя такой логике рассуждений, мне пришлось рассматривать историю чувства движения в гораздо более широком интеллектуальном контексте, чем привычная история какого-либо иного чувства. Поэтому данная история охватывает и понимание того, каким образом люди ощущают свою активность, и мир их желаний, устремлений и сопротивления. Отсюда возникает пафос всей этой истории: если в естественных науках, изучающих энергию, энергия всегда предельна и сохраняема, то в тех сферах, где речь заходит о человеке, по словам Шекспира, «чудовищна только безграничность воли, безграничность желаний, несмотря на то, что силы наши ограничены, а осуществление мечты – в тисках возможности» (Шекспир, «Троил и Крессида», 3.2). Этот пафос затрагивает и чувство движения. Выразительность тела передает нам как желание, так и «тиски», мешающие ему осуществиться. Иногда идеалом «свободного» танца становится именно поиск выразительности тела, действующего без посредников. В других случаях тело используется для выражения жизненной силы или, наоборот, скованности, заточения. А иногда в теле находят ресурсы политической агентности. Но во всех случаях осознание тела, природа, к которой обратился танцор для обретения «голоса», имеет собственную историю. Как объявил Дж. Г. Льюис, викторианец, однако в этом вопросе настоящий радикал: «„Природа“ представляет собой преобразованное Желание человека <…> Природа, отраженная в его мире Мысли, также представляет его Желание; сегодняшние знания первоначально были эмоциями; сами объекты спекулятивных размышлений были выбраны и сотворены под направляющим воздействием некоей глубоко укоренившейся потребности» (Lewes, 1874–1875, vol. 2, p. 137). Из этого следует, что ощущать тело в движении – значит ощущать особое «желающее» тело – тело со своей историей, а не «тело вообще». В современном мире всем нам знакомо сожаление о потере воображаемой свободы или порождающей силе более ранних эпох. Это и есть «расколдовывание». Фердинанд Тённис, например, еще в 1880-е годы ощущал потерю силы, потерю «формы бесконечной энергии или общей воли» (Tönnies, 1955, p. 199)[291]. Выражение этой потери, содержащееся на протяжении столетий в иудео-христианском мифе о грехопадении, позднее дополнилось мифом Фрейда о раздвоении сознания. Динамическая, или глубинная, психология (психология бессознательного) внесла в современный субъективизм осознание активности-сопротивления, осознание, полученное через усилие и движение. Само понятие «либидо» у Фрейда, Юнга и других, трансформированное в «инстинкт смерти» и в представление об агрессии Мелани Кляйн, было воссозданием понятия «жизненной силы». Интерпретация сопротивления, которое, как утверждалось, встречает эта сила, стала основным полем психоаналитических исследований. Фрейдистское представление о либидо, принимавшее различные формы у разных психоаналитиков, оказало большое влияние на укоренение традиции анализа активных сил, описанной мной ранее. В работах Фрейда движение – активность превратилось в «либидо» (Makari, 2010, p. 119–120). Он использовал этот термин, чтобы избежать дуализма «сознание – тело», точно так же как более ранние натурфилософы использовали с той же целью понятие «силы». Юнг, напротив, использовал понятие «либидо», чтобы по-новому взглянуть на наши внутренние устремления. Приблизительно так же романтики-идеалисты пересматривали концепцию сил природы.

Нет смысла намечать этапы того пути, которым Фрейд пришел к своей метапсихологии, но его результатом стала теория инстинктивных сил, связанных со структурным элементом личности под названием «Оно» или «Ид». «Оно», по мысли Фрейда, противостоит этим самым инстинктивным силам и в то же время испытывает на себе их противодействие во взаимосвязи с силами общества, работающими через родителей индивида, и трансформируется в Я и Сверх-Я (или Эго и Супер-Эго). Не умаляя достоинств довольно специфических положений теории Фрейда, мы вместе с тем можем отметить, что история чувства движения продемонстрировала ту степень, в которой осознание жизни, присутствовавшее в действии и сопротивлении сил, было заключено в европейских языках и культурах[292]. Возможно, не так уж далеко мы зайдем, если посмотрим на привычную феноменологию активности-сопротивления как на отправную точку психоанализа. Фрейд по-новому определил сопротивление жизненной силе, увидев в нем сопротивление, порождаемое психикой, самим человеком через интернализацию сил, вызванных жизненными обстоятельствами. Знакомство с этой отправной точкой создало благоприятные условия для быстрого и широкого восприятия психоаналитического подхода, хотя часто в упрощенном и искаженном виде, в годы непосредственно перед Первой мировой войной и сразу после нее.