«Мышечная иннервация – это… необходимый фактор всякого ощущения; соответственно, будучи общим для целого, он накладывает свой объективный характер на частное; а благодаря возникающей на раннем этапе и непрекращающейся связи мышечного чувства со зрительным опытом – и связи зрительного опыта с тактильным и всеми другими внешними свойствами – мы приходим к тому, что чувство движения, учитывая вышесказанное, следует рассматривать как характеристику всякой объективной перемены» (Lewes, 1874–1875, vol. 2, p. 476).
В своеобразном подходе Льюиса нашел отражение его более широкий замысел: переосмыслить психологию в свете биологических принципов – замысел, нашедший поддержку у его друзей 1850-х годов, у будущей писательницы Джордж Элиот и Герберта Спенсера. Стремление просветить публику относительно естественных, телесных аспектов человеческой жизни (в России ту же цель преследовал Сеченов) создавало предпосылки для разговора о мышечном чувстве.
Насколько Льюис мог судить, в ходе изучения нервной организации выяснилось, что согласованная работа мышц при движении происходит в значительной мере неосознанно в нижних отделах головного мозга или в спинном мозге. Складывалось впечатление, что важный для положения тела или движения входящий сигнал необязательно, вернее, далеко не всегда, осознан. Следовательно, такое мышечное ощущение, скорее всего, может быть лучше понято как элемент автоматического нервного аппарата, ответственного за телесную организацию, нежели как элемент нервной системы, наделенной психическими функциями. В связи с этим французский клиницист середины XIX века А. Труссо даже задался вопросом, существует ли действительно пресловутое мышечное «чувство». Он замечал, что мы осознаем не само движение, а активность мышц, которая его вызывает (Trousseau, 1868, p. 159). Труссо полагал, что мышечный контроль лежит в плоскости нервной организации, а не в плоскости сознательного восприятия. К тому же, как он рассуждал, в основе преобразования входящего сигнала в движение может лежать не собственно мышечное сокращение, а сморщивание и движение кожи. Подобная точка зрения показывает, что даже когда ученые признавали сенсорную, периферийную природу мышечного чувства, они по-разному отвечали на вопрос, отчего оно возникает. Мориц Шифф, например, со всей определенностью относил его на счет кожного сморщивания и сдавливания, тогда как многие его коллеги искали причину в мышцах, суставах и сухожилиях (Schiff, 1858–1959, p. 156).
Получать устойчивые результаты при проведении физиологических экспериментов с использованием вивисекции невероятно трудно, хотя бы из-за неконтролируемого и всегда разного состояния подопытных животных. Даже в когорте ведущих экспериментаторов мнения сильно разнились. А. В. Фолькман разработал экспериментальный метод, впоследствии широко применявшийся, который включал перерезание одного из двух корешков спинального (спинномозгового) нерва для изучения утраты функции (Volkmann, 1844)[138]
. Он установил, что перерезание заднего нервного корешка, вопреки ожиданиям, не влияет на мышечный контроль в соответствующей части тела. Объяснений могло быть два: либо мышечное чувство имеет центральную природу, либо сенсорные нервы мышцы аномальным образом заходят в передние спинальные корешки (содержащие моторные нервы). Однако другие исследователи пришли к иным результатам. В частности, Клод Бернар выступил с прямым опровержением результатов Фолькмана, сообщив, что, по его собственным данным, усечение заднего спинального корешка, напротив, влияет на мышечный контроль (Bernard, 1858, t. 1, p. 250)[139]. Как будет показано ниже, новый уровень экспериментальной достоверности был достигнут благодаря вкладу Шеррингтона, который в 1890-е годы впервые предложил стандартизировать тесты по материалу исследования – тому или иному подопытному животному (кролику, кошке), что позволило выработать единое мнение относительно полученных результатов.