Чувство движения. Интеллектуальная история

Несмотря на то что Джеймс с формально-дисциплинарной точки зрения был в первую очередь психолог, а во вторую – философ, он, как и прочие участники дебатов, получил медицинское образование и соответствующую подготовку в области физиологии. Кроме того, по необычайной широте взглядов Джеймс был своего рода уникум. В пространной статье «Чувство усилия» (1880), написанной независимо от лондонских неврологов, Джеймс выступил непримиримым критиком теорий чувства иннервации. Свою позицию он подтвердил в «Принципах психологи» (1890), где дал описание мышечного ощущения, связав его как с восприятием пространства, так и с волей. Важно отметить, что он, во-первых, отвергал какую-либо роль мышечных ощущений в восприятии пространства, а, во-вторых, осудил практику использования идеи и языка – активного усилия, из-за чего, по его мнению, в дискуссии об афферентных ощущениях возникла страшная путаница. Первое вытекало из его постулата о том, что в зрительных ощущениях непосредственно представлено осознание пространства, – постулата, прямо противоречившего тому подходу к пониманию зрения, который наиболее полно воплотился в работах Гельмгольца.

Что касается второго тезиса, то Джеймс пояснял свою мысль таким образом: за теориями о чувстве иннервации угадывается наивная вера в то, что якобы без признания моторной иннервации (физиологического аспекта) мы не можем достойно обосновать активный характер (психологический аспект) человеческого сознания. Действительно, такая вера определенно присутствовала в аргументации Бэна. Описывая суть воления, Джеймс говорил, что каждому действию человека предшествует, по-видимому, своего рода «прикидка» – череда предварительных пробных движений для уточнения характера и силы того движения, которое требуется совершить в следующий момент. «Эти пробные движения так напоминают быстрые разведывательные вылазки во внешний мир… что нам кажется более чем естественным трактовать сопутствующие им ощущения как исходящие нервные токи, а не просто как отголоски пассивной чувствительности, имевшей место в прошлом» (James, 1950, vol. 2, p. 493). Однако, утверждает он, впечатление это обманчиво: на самом деле нет никакой «исходящей», центробежной чувствительности, а есть память о прежнем двигательном опыте – память об идеях движения, возникших в результате ранее испытанных ощущений (относимых к сфере кинестетического чувства или какого-то иного чувства). Джеймс подчеркнул тот очевидный факт, что, усваивая определенный навык, скажем, умение бить точно в цель, человек не задумывается о каждом в отдельности мускульном движении, участвующем в действии, а исходит из общей идеи желательного конечного результата, полагаясь на то, что для его достижения мышцы сами сработают как надо. Иными словами, усилие не сопровождается какими-то четко выраженными мышечными ощущениями.

Джеймс был убежден, что научные факты на его стороне. Главное экспериментальное доказательство, предложенное Гельмгольцем и Махом для подтверждения роли чувства иннервации в движении глазной мышцы, он считал несостоятельным, поскольку ученые оставили без внимания второй глаз – вероятный источник кинестетических ощущений (ibid., p. 506–515)[150]. Впрочем, к 1890 году Джеймс уже располагал новыми данными о периферическом происхождении чувства движения, полученными в ходе строго научных исследований Альфреда Гольдшайдера. Эти данные стали достоянием широкой научной общественности и, пожалуй, более всех прочих повлияли на разрешение давних споров. Гольдшайдер изучал восприятие движения в процессе пассивных манипуляций с пальцами, руками и ногами испытуемых. Как выяснилось (в интерпретации Джеймса), «суставные поверхности, и только они, являются тем местом, где зарождаются впечатления, благодаря которым нами непосредственно воспринимаются движения наших конечностей» (ibid., p. 193)[151].

Кроме того, Джеймс выступил с широким психологическим обобщением. Он заявил, что чувство усилия, обычно ассоциирующееся с волевым актом, есть психологическое состояние, выражающее противоборство идей или мотивов. Такое понимание еще не означает солидаризации с тем или иным объяснением нервных процессов. Но Джеймс отделил психологическую теорию воли от физиологической науки о мышечном контроле и тем самым, как мне думается, сделал решающий шаг. После этого эмпирические доводы в пользу бастиановского понимания кинестезии обрели необходимую убедительность. Таким образом, полемика разрешилась благодаря дисциплинарному разделению, которое началось в то время, когда Джеймс писал свой труд, и оформилось в первом десятилетии XX века, – разделению психологических и физиологических исследований[152].