Чувство движения. Интеллектуальная история

Таким образом, учение о кинестезии стало хорошим подспорьем для психологов, желавших переопределить психические способности (а именно мышление и волю) как термины, соотносимые с экспериментально подтвержденными денотатами (референтами). Если идеалистическая психология приписывала мышление и действие некой силе или способности души, то «новые психологи» приписывали мышление и действие процессам с сенсорно-моторными признаками. Кинестетическое содержание они относили к той активной модальности сознания, которой отводилось центральное место в идеалистической аргументации, например, Теодором Цигеном. В университетских лекциях, которые Циген читал параллельно с работой в немецких психиатрических клиниках, он выражает взгляды типичного представителя «классической» теории воли: «Произвольные акты есть автоматический результат возникающих в сознании образов конечной цели предстоящего акта, и возникают эти образы в процессе ассоциации» (Kimble, Perlmuter, 1970, p. 381; Ziehen, 1899, p. 69–75, 293–294). Иначе говоря, упомянутые образы связаны с инициацией движения и являются по сути кинестетическими образами «конечной цели акта», а не результатом некоего произвольного умопостроения. Кинестетические образы; ожившие воспоминания как прообразы предстоящего действия; карта или схема предполагаемого движения – ключевые понятия теории воли.

Подобным образом рассуждал и Уильям Джеймс. События активной жизни сперва проигрываются в виде образов, которые возникают благодаря прошлым ощущениям, вызванным каким-либо действием, или движением. Словом, реальному действию предшествует действие в памяти, и это умение мысленно совершать действие лежит в основе того, что в обыденной речи принято называть волевой способностью. Образ-представление, вызванного из памяти движения ведет к реальному движению, хотя возникающие одновременно представления других воспоминаний могут его задерживать, если не парализовать. Джеймс сформулировал этот принцип в своей известной максиме: «Всякое представление движения возбуждает до известной степени действительное движение, соответствующее этому представлению; и возбуждает в наибольшей степени тогда, когда движение не задерживается никаким противоборствующим представлением, возникающим в уме одновременно с первым» (James, 1950, vol. 2, p. 526; в оригинале выделено курсивом). Это «противоборство» различных представлений движения выражается в обдумывании и принятии решения, что обыкновенно именуют волевым актом. Дж. М. Болдуин также описал «чувство агентности, или внутренней силы» как «скорее ощущаемое воспоминание, чем состояние непосредственной чувствительности. Это чувство опирается главным образом на память о прошлых стимуляциях или задержках движений, которые в данный момент противостоят друг другу [в качестве альтернативного выбора]» (Baldwin, 1891, p. 374). Осознанность усилия берет начало в памяти о прошлых движениях, а это кинестетическая память, хранилище кинестетических образов.

Кинестезия приобрела такую значимость в североамериканской психологии, что в 1913 году один психолог предрек: «Еще немного – и кинестезию <…> признают самостоятельным, важнейшим и необходимым чувством» (Dearborn, 1913, p. 204)[168]. Э. Г. Боринг, характеризуя американскую психологию в период между 1909 и 1916 годом, привел воззвание одного тогдашнего автора <…> к «великому богу Кинестесису!» (Boring, 1942, p. 534).

Кинестезия и когнитивность

Уже в самом начале исследований кинестезии обсуждалась важность этого чувства для мышления и воображения. К 1900 году эта проблема окончательно перешла в область психологии, хотя корни ее уходили и в физиологию, и в клиническую неврологию (прежде всего исследования вопроса о церебральной локализации). Множество экспериментов и немало споров было направлено на выяснение характера ментальных образов и их отношения к мыслительным процессам. Значительная часть психологов подчеркивала роль моторной активности, приводящей к движению и ощущениям движения, в формировании ментальных представлений и механизмов мышления (того, что в наши дни относят к так называемой когнитивности). Все это, в свою очередь, было связано и с лучшим пониманием природы жеста, речи и языка.

Прежде чем перейти к более сложным вопросам, нелишне будет напомнить о том месте, которое отводилось кинестетическому денотату (референту) в работах Э. Б. Титченера и его первого аспиранта в Корнеллском университете Маргарет Флой Уошберн. Международный психологический контекст в то время определялся полемикой вокруг безо́бразного мышления. Титченер и Уошберн настаивал и на том, что безо́бразное мышление, о котором сообщали некоторые исследователи, на самом деле таковым не является, поскольку в мышлении всегда так или иначе присутствует фон сознания (то есть образность), базирующийся на кинестетических чувствованиях, либо сиюминутных, либо прошлых, сохраненных в памяти. Такая точка зрения ставила кинестезию в центр теоретической дискуссии, развернувшейся в психологии тех лет.