Чувство льда

Куда уж понятней. Ей стало неприятно и отчего-то даже стыдно. Она не обольщалась на свой счет, и когда Саша сказал, что может взять ее на работу в отдел рекламы, напомнила ему о своем «непрофильном» образовании и отсутствии опыта, но Филановский ее уверил, что рекламному делу люди учатся не в институтах, а на собственном опыте. Она побаивалась, но он был убедителен и настойчив, и эта настойчивость заставила ее согласиться: раз он так хочет, чтобы она работала в издательстве, значит, не все кончено между ними и надежда еще остается. А с работой она как-нибудь освоится, мозги-то есть.

– Вы сказали «клубов», – напомнила Марина, пытаясь увести разговор в менее неприятное русло. – Их несколько?

– О! – Янкевич назидательно поднял указательный палец. – Вы зрите в корень. У нас есть еще один клуб, совсем маленький, всего три человека.

– Самые избранные? – лукаво улыбнулась она. – Лучшие из лучших?

– Точно, – кивнул он. – Избранные самим шефом. Его бывшие любовницы, которых он с завидным постоянством устраивает к нам на работу, когда перестает их трахать.

Ей показалось, что дыхание остановилось, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вот, значит, как дело обстоит… Она-то, дура, думала, что Саша именно к ней так относится, не хочет терять, стремится удержать возле себя, а оказывается, он со всеми так поступает. И ни с кем потом отношений не возобновляет. Значит, нечего надеяться на то, что он станет хорошим отцом для их ребенка и будет помогать его растить. Денег, наверное, даст, но этим все и ограничится. Даже если денег будет много, они не заменят ни участия, ни присутствия, ни отцовской заботы, ни внимания, которые так необходимы детям. Неужели придется расстаться с мечтой о ребенке?

Нет, не может быть, чтобы все было так, как рассказывает этот полупьяный тип! Он много выпил и несет какую-то ахинею. Так не бывает.

– Вы потрясающе осведомлены, – Марине удалось взять себя в руки и продолжать говорить вполне ровно и даже весело, хотя появившуюся в душе горечь она явственно ощущала полынным привкусом на языке. – Может, покажете этих избранных? Интересно посмотреть.

– Да легко!

Он обернулся, разглядывая присутствующих, и указал на красивую стройную женщину лет тридцати пяти, весело хохочущую в обществе еще одной дамы и двух мужчин.

– Вот это наша Танечка, якобы корректор, последний член клуба. Хороша, правда?

– Да, – сдержанно кивнула Марина, – красавица. А еще кто?

– Давайте пройдемся, – предложил Янкевич, – отсюда плохо видно. Я вам всех покажу.

Они медленно прошлись по периметру одного зала, затем перешли в другой, постояли несколько минут в холле. Янкевич держал ее под руку и, склонившись к самому уху, вполголоса комментировал:

– Вот эта дама – мой заместитель, на ней держатся все продажи, она еще в советское время в «Академкниге» работала, знает все книготорговые организации и – главное – все слабые места их руководителей. Никто так не умеет договариваться с ними и продавать наши издания, как она. Вот эта очаровательная пышечка – Светочка, первый член клуба бывших любовниц, ее шеф два года назад самолично выдал замуж и был даже тамадой на свадьбе. Старуха в кресле – бабка шефа, известная в прошлом актриса…

Она покорно шла рядом, опираясь на его руку, и чувствовала, как постепенно немеют ноги. Такое странное ощущение… Пол казался где-то далеко-далеко, и каждый раз, делая шаг, Марина удивлялась, что подошвы туфель соприкасаются с чем-то твердым и она не падает, значит, она все-таки идет, двигается. Наверное, она слишком много выпила, прогуливаясь с новым знакомцем и судорожно хватая с подносов, разносимых официантами, бокалы и стаканы со всеми напитками подряд, не разбирая и тут же выпивая все залпом. Вкуса того, что она пьет, Марина тоже не ощущала, пила только для того, чтобы заставить уйти эту невыносимую, мучительную горечь. А горечь все не уходила, наоборот, становилась густой и вязкой, словно все внутренности пропитаны дегтем. Она самоуверенно полагала, что вполне справилась с завершением (как она верила – временным) романа с Филановским, и не подозревала, что ей будет так больно.