Чувство льда

– Сволочь! Старая сволочь! – в бессильной ярости твердила Люба, прижимаясь к Диминому плечу. – Если бы ты знал, как я ее ненавижу! Если бы знал, какое она чудовище! Она по трупам пройдет, перешагнет и не поморщится. Хоть бы она сдохла поскорее.

– Ну ты даешь! – удивлялся Дима. – Неужели ты действительно так ненавидишь свою мать? Или притворяешься?

– Ненавижу, – честно отвечала Любовь Григорьевна.

– Чем же она так тебя достала?

Ну, уж этого она рассказывать не собиралась. Ни про диссидента Юрцевича, ни про свою стыдную любовь к нему, ни о том, как у нее на руках оказались двое племянников и как мать объясняла, почему нельзя отдавать их в детский дом. Сестра умерла, вот и все.

– Ты просто ее не знаешь, – уклончиво отвечала она. – Моя мать – страшный человек.

Она любила Диму Колосова не только за то, что каждый раз, занимаясь с ним любовью, умирала и вновь воскресала. С ним она позволяла себе быть искренней и не скрывать того, что скрывала от всех и всегда: своей ненависти к матери и племянникам. Как-то так получилось, что именно разница в возрасте сыграла здесь благотворную роль: Дима был настолько моложе, что Люба не боялась осуждения с его стороны. Как может такой молокосос посметь ее осуждать за подобное отношение к матери? Она старше, умнее, у нее больше жизненного опыта, она большего достигла в своей карьере, а он только недавно институт окончил и еще ничего толком не успел ни в работе, ни в личной жизни, так какое право он имеет ее судить?

А он и не судил. Он просто встречался с Любой и регулярно укладывал ее в постель. Она часто задавала себе вопрос: зачем ему все это? Зачем ему она, старая и некрасивая? Но ответа не находила. Вернее, ответ был: ему нравились деньги и возможности ее семьи, однако не нравились дети, и он ждал, когда ситуация с племянниками как-нибудь разрешится.

– Не переживай, – говорил Дима, – подождем еще несколько лет, твои пацаны закончат школу и пойдут работать, будут сами себя содержать, тогда я на тебе женюсь и ты родишь мне ребенка.

Но ей было тридцать девять, и ждать еще несколько лет она не могла. А вдруг рожать будет поздно? Вдруг что-то не получится? Тогда Дима ее бросит и уйдет к той, которая будет без проблем рожать ему детей. Если заводить ребенка, то только сейчас. И только от него, такого молодого, здорового и такого красивого и любимого. Но мать! Она этого не потерпит. Она ни за что не позволит дочери рожать вне брака и уж тем более не позволит ей, доктору наук и профессору, выйти замуж за двадцатипятилетнего мальчика. Она расправится с ним так же легко, как дважды расправлялась с Сергеем Юрцевичем.

– Мама не позволит, – отвечала Любовь Григорьевна. – Она не допустит, чтобы я вышла за тебя замуж.

– Ну что ты говоришь, Люба! Как она может не допустить? Ты что, вещь? Или маленький ребенок? Подадим заявление, распишемся – и все дела. Не будет же она тебя запирать в темной комнате и сажать на цепь, чтобы ты до ЗАГСа не дошла. Не выдумывай.

– Ты не знаешь ее, – твердила Люба. – Она – чудовище. Она способна на такое, что тебе и не снилось. Она может искалечить твою жизнь, и мою тоже.

Отчаяние нарастало так быстро, что Люба не справлялась сама с собой. Без Димы ей свет был немил, а ненависть к матери и племянникам душила ее так, что порой казалось: еще чуть-чуть – и задохнется, не сможет вобрать в легкие воздух и умрет.

И однажды она сказала, не слыша себя:

– От них надо избавиться. Тогда мы сразу поженимся, и я рожу ребенка.

– Ты о чем? – не понял Дима.

– От них надо избавиться, – с тупой настойчивостью повторила Люба. – Я больше не могу. Я не выдержу. Пусть они умрут. Все.

Проще всего было устроить пожар на даче. Дом деревянный, проводка старая, проблем не будет. Двое хулиганистых подростков чего только не учудят, например, что-нибудь не то или не так включат в электрическую розетку или будут тайком от бабушки курить и не затушат сигарету… Несчастный случай. Никто ни о чем не догадается. Не обязательно, чтобы все сгорело дотла, вполне достаточно, если Тамара Леонидовна и мальчики умрут от отравления угарным газом.

– Ты же инженер, вот и придумай, как все сделать, чтобы они не выскочили на улицу раньше времени. Пусть задохнутся. Я нарисую тебе план дачи, расположение комнат, дверей и окон, а дальше ты уж сам решай. В конце концов, ты – мужчина.

Люба не очень понимала, что думает по этому поводу Дима Колосов, но ей казалось, что он согласен. Он смотрел нарисованный ею план, задавал вопросы, что-то уточнял – одним словом, вел себя спокойно и деловито и ни словом не упрекнул ее в бесчеловечности замысла. Она была уверена, что нашла в его лице единомышленника.

В ближайшие выходные, когда не нужно было идти на работу, Дима собрался поехать на дачу, чтобы осмотреться на месте. Люба написала ему адрес и подробно объяснила, как найти дом.

Всю субботу она сидела дома и ждала его звонка. Но Дима не позвонил ни в субботу, ни в воскресенье. Объявился он только в понедельник. Люба с трудом узнала своего возлюбленного: перед ней стоял совершенно другой человек. Чужой. Отстраненный.