Чувство льда

– Вы улыбаетесь? – продолжал Филановский. – Значит, вы начали меня понимать. А как нас к этому мировая литература приучает! Испокон веку, описывая любовную сцену, принято употреблять слово «обладание». Вы этим словом пользуетесь и искренне в него верите: ну а как же, раз обладаю – значит, мое, я хозяин, попробуй отними. Я уже давным-давно понял, что в этом мире мне действительно принадлежит очень немногое: мои мысли, мои чувства, мои поступки, моя жизнь. Все остальное в любой момент может от меня уйти, и это совершенно нормально. Костюм может прийти в негодность, и я больше не смогу его носить, машина может развалиться, и на ней нельзя будет ездить, квартира может сгореть, и никакие сертификаты на право собственности тут не помогут. Право есть, а собственности нет. Только мои мысли и чувства никуда не денутся, они со мной, пока я жив, и уйдут одновременно со мной. Так что поверьте мне, Виктор Евгеньевич, Катерину я не ревновал.

И почему-то в этот момент следователь Огнев ему поверил. Но отпуск неумолимо приближался, и необходим был реальный подозреваемый, а еще лучше – обвиняемый.

– Вы меня убедили. А ваш брат придерживается таких же взглядов?

– О нет, – Филановский негромко рассмеялся, – Саша – яркий представитель большинства, он думает и чувствует, как все. Только камикадзе может попытаться отобрать у него то, что мой брат считает своим.

– Значит, ему чувство ревности присуще?

– Конечно.

– Ну а если допустить, что у него все-таки был роман с Екатериной Шевченко, но она решила – опять-таки, я только предполагаю, – что с вами ей будет лучше, и решила эти отношения прекратить. А? Она вас не обманывала, Александр действительно приставал к ней, он хотел вернуть ее, а она заявила, что между ними все кончено… Реально? Как вы полагаете?

– В принципе – да, – кивнул Андрей, – но есть два обстоятельства. Саша никогда не стал бы отбивать у меня женщину, я вам уже говорил об этом. И он не стал бы убивать.

– Вы не можете этого знать, – сухо заявил следователь. – Никто не может знать, что на уме у другого человека. А вы сами только что сказали, что только камикадзе может попытаться отобрать у него то, что он считает своей собственностью. Ваш брат своего просто так не отдаст. У него в большей степени, чем у кого бы то ни было, была возможность похитить оружие, он прекрасно знал о халатности работников охраны и легко мог улучить момент, когда в помещении дежурной смены никого нет и пистолет оставлен без присмотра. И у него нет алиби. Он уехал из клуба около половины первого, при этом почему-то отпустил водителя, хотя сам был не вполне трезв, и появился в аэропорту только в пять утра. Где он был все это время? Нет ни свидетелей, ни доказательств.

Огнев, выкладывая свои козыри, очень надеялся, что Андрей Филановский немедленно кинется защищать брата, то есть начнет давать показания, которые можно будет проверить и убедиться: убийство совершил именно Александр. Или Андрей. Хотя в последнее следователю уже верилось с трудом. Виктор Евгеньевич вполне допускал мысль о том, что директор издательства, узнав заранее о задержке рейса, никому, в том числе и жене, об этом не сказал, водителя благоразумно отпустил и рванул к бабе, дабы с приятностью провести неожиданно образовавшиеся четыре часа бесконтрольной ночной свободы. Сам Александр Владимирович утверждал, что спал в машине, припарковавшись где-то в районе станции метро «Каширская», но никаких свидетелей этому Олег Баринов пока не нашел. Кому, как не родному брату, знать имя этой любовницы! Вот сейчас Андрей ее назовет, Баринов к ней поедет и тряхнет как следует, глядишь – и выяснятся какие-нибудь пикантные подробности, например про связь директора издательства с убитой Катей Шевченко, или про его крутой нрав и бешеную ревность, или про наличие пистолета…

– Ладно, – вдруг произнес Андрей Филановский, – хватит. Время позднее, вам пора домой. Записывайте: я признаюсь в убийстве Екатерины Шевченко.

Огнев затряс головой, словно пытался сбросить наваждение.

– Вы – что?

– Я признаюсь, – и снова безграничное терпение появилось на лице Филановского. – Я ее убил. Застрелил.

– Но почему? – следователь все еще не верил. – Зачем?

– Из ревности.

– А как же то, что вы мне тут рассказывали? Про ревность, про ошибки цивилизации? Значит, это все – пустые слова?

– Видите ли, Виктор Евгеньевич, правильно думать – не означает правильно чувствовать. Это еще одна ошибка, еще одна подмена понятий. Правильно думать легко, мыслями можно управлять. Правильно чувствовать куда труднее, и я этому не научился. Что ж вы не пишете ничего?

Огнев придвинул к себе клавиатуру компьютера и резво защелкал клавишами.

– Надо же, – вздохнул он, автоматически впечатывая реквизиты в готовый бланк протокола, – а ведь я вам почти поверил.

– Еще одна ошибка, – усмехнулся Филановский.

* * *