Чувство моря

Весь конец той черной весны в городок приезжали бригады водолазов. Ближе к лету наведывались следственные комиссии из столицы, репортеры, родственники погибших, съемочные группы. За это время сверкающие слезинки Богородицы высохли, плач икон прекратился. Но те, кто связывал их появление с трещиной в стене церкви, с близостью старинного здания к реке и обилием снега последних зим, все равно усмотрели в случившемся лишь трагическое совпадение, необъяснимую и горестную поэзию, рифмы которой складываются на наших глазах, законы и правила которой никому прояснить не под силу. А хромая старуха-соседка убежденно шептала капитану, что лучше и не надо ничего прояснять и ничего понимать в таких вот трагических совпадениях.

Возле приморских вилл, столетних особняков и парка, гигантские сосны которого расчесывают распластанные над городком облака, в годы молодости капитана с каждым днем все сильнее пятился от дороги к пустырю заколоченный костел. Когда молиться запретили, а бога изгнали из страны, опустевшее здание приспособили под склад керамики. С тех пор в сумрачной зале с ветвистым эхом несколько лавок и мастерских городка хранили садовую плитку, изразцы для печей, цветочные горшки и недолговечные глиняные сервизы с кофейными чашечками на два глотка.

На некоторое время в холле костела приютился цветочный магазин. В полумраке пятиконечной прихожей кадки с цветами беспорядком шахматных фигур громоздились на сером мраморе пола. Среди обычных плит под днищами кадок таились отполированные подошвами могильные камни со стершимися цифрами дат и готическими буквами имен. Возможно, мертвые принимали магазинные цветы за особые знаки внимания и памяти. Поговаривали, что именно поэтому цветы из костела так долго оставались свежими, спокойно могли простоять в вазе неделю и две – особенно белые лилии.

Весной здесь продавали растрепанные ветки мимозы и тусклые тюльпаны – для кратковременной апрельской влюбленности. Осенью бойко торговали георгинами и гладиолусами для школьных и поминальных букетов. Ближе к зиме отлично шли рождественские венки для украшения входных дверей. Капитан однажды приходил в костел за цветами для Лиды. Долго выбирал, купил семь чайных роз, замер с букетом в руке посреди полутемной прихожей. Сквозь разноцветные стекла витража в сумрак проникали синие, алые и изумрудные лучи, рассыпавшиеся на войлочные цветные пряди. Капитан подумал, что витраж похож на детский калейдоскоп из крошечных пестрых осколков, которые случайно выстраиваются в соцветия и узоры, создавая иллюзию порядка, обнадеживая и окрыляя. Но потом он все равно запрокинул голову к сводчатому потолку и на несколько секунд совсем забылся в благоговейном головокружении.

Хоровод цветов оборвался нежданно – в магазине вспыхнул пожар. Следствие объяснило возгорание неисправностью проводки. Здание сочли непригодным, к дверям крест-накрест приколотили несколько серых досок от ящиков с фруктами, окна забили фанерными щитами. С тех пор костел без дела ошивался возле пустыря, населенный шумной семьей ежей и плаксивым привидением Зоей, безутешной барышней ста двадцати с лишним лет.

В небольшой полутемной нише костела до сих пор сохранилась медная табличка с надписью: «24 марта 1908 года». В тот день с самого утра море было задумчивым, ничего особенного не замышляло, только поеживалось, пристально и любовно вглядываясь в небо. Моросил мелкий дождь, на который никто не обращал внимания, потому что сизая морось той весной постоянно осыпалась на стекла, плечи и шляпки.