Подрывник выиграл. В горле клокочет крик, и я не сдерживаю его — впервые за много лет. Он тянется из меня красной лентой с фрагментами перекосившихся лиц и с каплями моря, с перьями чаек и с крошками яблочного пирога. Где-то на грани сознания я слышу голос Ди:
— До встречи, чертенок. Не бойся огня — ты родом из ада.
Что-то щелкает, лязгает, ломается. Не только в подвале, но и во мне. Я разбиваюсь. Запах гари повсюду. Кожа жжется так сильно, что даже холодно.
Ворон рыдает всеми окнами и дверями, а я ползу, ползу к выходу, черчу запястьем на полу «прощай». Как жаль: у фениксов тоже есть последняя жизнь.
Разодрав колени в кровь, вогнав осколки под кожу, задыхаясь, я вываливаюсь из дома. Пламя распространяется быстро. Еще немного — и даже чертенок сгорел бы.
У холма собираются люди. Кто-то оттаскивает меня к «расставшимся» яблоням. Спрашивает, что произошло. Дает пощечину.
А я сижу и смотрю на Ворона. Надеюсь, родители научат его плавать. Я замечаю папу в одном из окон. Он машет мне, как тогда, десять лет назад. А я машу в ответ.
Все случилось. Я вспомнила прошлое, чтобы обратить его в пепел, и теперь знаю точно: я умею играть на скрипке. Знаю точно: мама умела играть на ее обломках. Знаю точно: у каждого есть свой сгоревший дом. Моим домом были книги.
Подрывника звали Ди, и сегодня его не стало.
Глава 39
Ди
ПОСЛЕ
По ноге и животу льется море. Соленое-соленое. Если бросить туда отдыхающих-лилипутов, они всплывут, как дохлая рыба. Перед глазами мелькают полосы. Они такого же ярко-красного цвета, как и мое море.
Купайтесь, ребята. Сегодня я добрая.
Я вздрагиваю в ритм лязганью клавиатуры. Щелк-щелк-щелк. Я бы затолкала в глотку чертенку все кнопки по очереди.
— Твой дом в аду, Анна Рэу, — выплевываю я.
Щелканье прекращается.
Неужели дописала?..
Если бы можно было превратиться в кровавую лужицу и просочиться в спальню, я бы сделала это не раздумывая.
Через миг чертенок, бросив мне телефон, проносится мимо ванной — к выходу из номера.
Решила сжалиться. Какая благородность!
Чертенок хлопает дверью. Превозмогая боль, я выползаю из ванной. Я бы поднялась, но сейчас для меня любое движение — что-то вроде акробатического трюка.
За мной по полу тянется красная линия. Теперь все будет в едином стиле — и обои, и линолеум.
А вот и табуретка. Я карабкаюсь по ней, как по скале — без страховки, без права на ошибку. Море прибывает. Пара миллиметров — и оно будет мне по шею. Но чертенок не победит меня, нет. Я давно не тряпка под тряпкой. Я не позволю ей сжечь Ворона и того, кто в нем живет, пока мы не попрощаемся. Пока они оба не скажут мне, что хотят в отпуск.
Захар скрывается от меня, но его запах я чувствую всегда. Не яблок — пепла. Я говорю с ним. Знаю, что он дышит мне в затылок и молчит, упрямый идиот. Я не позволю ему исчезнуть.
Мы же созданы друг для друга.
Черт, да я даже на скрипе научилась играть только ради него! Он ведь бродит по зрительному залу. Бродит, засранец, слушает, как я пою.
А еще… Паша. Мой несносный братец. Он никогда не увлекался серфингом, и я должна выяснить, кто заставил его увлечься.
Р-р-р-раз — акробатический трюк удался. Я на ногах и снова собираюсь по частям. Аплодисменты, друзья!
Чертенка нет слишком долго. Я уверена: она не вернется. Уверена: в этот миг дьявол ведет ее в ад, чтобы выдать новые рога. И если я не потороплюсь, Захар сгорит во второй раз. Никто больше не будет создан для меня.
На кровати валяется кофта. Я хватаю ее и завязываю на талии. Не пугать же людей новым морем.
В коридоре пусто, на улице — тоже. Я не иду — скорее пикирую самолетом, перегораю, дымлюсь. Но — не обращаю внимания на боль. Пока я лечу, все хорошо.
Чертенка нигде нет. Я готова поклясться: подо мной плавится земля. Поселок вот-вот провалится в преисподнюю.
А я лечу и понимаю, что финал близко. Море расширяет границы, течет по голеням, заворачивает меня в соленую пленку. Акробатические трюки продолжаются. Я взбираюсь на холм, падаю, сбиваю колени в кровь, но это ничего. Главное — вперед. Главное — Ворон. Главное — Захар.
Нащупываю что-то шершавое. Ступеньки! Я опираюсь на них, выжимаю из себя последние капли моря, как из губки.
До меня доносятся знакомые голоса.
Все, как тогда. Абсолютно все.
Я хромаю ко входу в тоннель. Он не подвел нас десять лет назад, не подведет и сейчас. Я застану врасплох чертенка и дьявола. К счастью, дверь в подвал снята с петель. Тьма обволакивает меня, я проседаю в форме лестницы, стелюсь ковром.
Ворон говорит:
— Здравствуй.
А я отвечаю:
— Заткнись.
Я ползу по коридору. К моей шее привязана прозрачная нить. Ошейник. Кто-то тянет меня к пропасти, прямо в море. Я выкатываюсь в подвал и нащупываю заваленную камнями нишу — они всегда были здесь. Часы не любят солнце и людей. Но чертенок нашел их. Гадкий, гадкий чертенок.
Я жалею, что спасла ее. Жалею, что не побежала за Захаром. Жалею, что предала Ворона. Я вижу подвал вспышками, черными перьями — уликами птичьей войны.
— Сломай часы, — свистят сквозняки.
Слова исковерканы, размыты. Ворону выбили зубы, говорить по-другому у его не получается.
Zahnrad тикают громко-громко.