Чувствуй себя как дома

Дым отнял его у нас с мамой. Я так и не дотянулась до отца, и плевать, что он стоял в миллиметре от меня. Этот миллиметр разделил нас — на границе выстроилась чересчур строгая таможня.

Дым забился в мои уши, кусками ваты попал в организм. Пролез через поры, поломал наши голоса на позвонки.

Дым прожигал легкие. Вновь и вновь тушил об них сигареты, пока не выкурил десять пачек.

— Я рад, что мы познакомились, Аня. Тебя бог поцеловал, ты в курсе?

Папа втянул воздух так жадно, будто пахло не дымом, а яблоками. Кажется, я тоже слышала едва уловимый садкий аромат. Нет, это не запах смерти. Это запах маминого пирога.

Ветер дул мне в спину. Я оглянулась к нему, такому желанному, еще не раскаленному, и обняла Облако.

— Сделай одолжение: научись плавать, — произнес папа и толкнул меня.

Я упала в траву. Боли не было. Боль осталась на втором этаже, с папой и проигрывателем. Я уткнулась лицом в приправленный пеплом клевер.

Я осознавала, что это конец, и не поднималась. В стеклянных глазках Облака вспыхивали красные блики.

Огонь хуже воров. Он крадет абсолютно все, и ему плевать, что старенький граммофон никому не сдался. Плевать, что мама везде таскалась с проигрывателем. Плевать, что там, в моем крохотном мирке, напичканном пластинками, плавится мой папа.

Кто-то взял меня под мышки и помог мне встать. Подвесил, как елочную игрушку. Крутись, крутись, крутись… Чтобы пространство вокруг нас с Облаком смазалось в черную кляксу. Я стиснула лапу кота со всей силы, чтобы не отключиться.

Где-то близко-близко рыдала мама. Это она подняла меня и заключила в объятия. А Ворон, мой верный друг, внезапно взревел, перекосился, обезумел, оглушил нас. Я выронила Облако.

Там, где недавно были мы с папой, полыхал огонь. Жаркая вечеринка. Яркая вечеринка. Смертельная вечеринка.

И я заплакала. Зачем, зачем они расставались? Зачем жили друг без друга? И зачем тогда так отчаянно любили? В ту секунду я поняла, что самое прекрасное в мире — это смотреть, как дышит отец, и танцевать с мамой под «Наутилусов».

Как же я жалела, что мы с папой так и не побродили по пляжу! Он отправился на прогулку с огнем.

Я прислушалась к дому — объяснит ли он что-то, извинится ли. Но он молчал. Ему было стыдно превращаться гроб.

А потом надо мной черной полосой пронесся ворон. Обычная птица. И я устремилась за ним, в лес… Дома не отправляются на море в кирпичных одеждах. Они обнажаются до перьев и с наслаждением взмахивают крыльями. Клянусь.

Но я потеряла ворона — дуреха. Не успела за ним. Должно быть, он очень хотел в отпуск, и поэтому не подождал даже меня. Мама появилась быстро. Что-то тараторила, но… какая разница? Мой друг исчез. Папа — тоже.

И вот мама говорит:

— Он… погиб, детка.

Я почему-то злюсь на нее. «Погиб» — запрещенное слово. Убивающее заклинание. Что-то вроде «Авады Кедавры».

Мама застывает, и я не сразу понимаю, что происходит. Она толкает меня за дерево, а сама не сдвигается с места.

Из темноты выныривает Ди.

— Где девчонка?

— Не твое дело.

Они ругаются, спорят — мучительно долго. Я бы вышла из укрытия и сообщила им, что замерзла, что после огня тяжело согреться; но ступни приросли к жухлой траве.

А мама и Ди… Они летают. Страшно летают, бескрыло. В воздухе плавает кровь. Идеально круглые капельки, как горчица, вымазанная в кетчуп.

Я убеждаю себя, что это нереально. Нельзя же вдавливать мою маму в землю. Нельзя же так жестоко ее колотить. А корни! Корни деревьев! Они же не могут быть заодно с Ди! Почему они не размягчаются, как печенье в чае? Почему не исчезают?

Я отворачиваюсь и облокачиваюсь на широкий ствол дуба. Шорох, чертыханье, хруст — нереальны. Они далеко, на поляне, в ином измерении, огражденном чересчур строгой таможней.

Это не моя мама.

Не моя, не моя, не моя…

Я не дышу и не моргаю. Не существую. По ногам ползают муравьи — я наступила на муравейник. В небе каркает наш ворон. Наш дом.

Кар, кар, кар.

Я исчезаю. Выключаюсь. Разряжаюсь до минус двадцати.

— А ты смелая, — цокает кто-то.

Я дергаюсь: надо мной замирает Ди. Сердце колотится, я зарываюсь пальцами в землю.

— Где мама?

— Не бойся.

И снова меня поднимают. И снова я — елочный шарик. Ветки, корни, земля — все смешивается в винегрет. Впереди, за редкими деревьями, ровной полосой тянется трасса.

Моргаю — мы на обочине.

Моргаю — я сижу на чем-то мягком, пахнет бензином, гудит двигатель…

Моргаю — меня наполняет темнота.

Глава 36

Анна

ПОСЛЕ

Я продолжаю барахтаться. Ложь. Дышу — часто-часто, лишь бы не думать о произошедшем. Ложь. Мышцы горят, но теперь я чувствую силу. Ложь. Тонкая нить по имени Ди не дает мне утонуть.

Ложь.

На берегу сереет силуэт. Чайки летят к нему. Они знают его куда лучше меня — широкие плечи, мускулистые руки. И — я уверена — мутные глаза.

Сделай одолжение: научись плавать.

Я гребу что есть мочи. Мне нужно победить море и нарисовать свою жизнь на песке заново.

Главное — не волноваться.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Ноги тянут меня на дно. Тяжелые, каменные, они топят свою хозяйку.

Но… что это — мягкое, щекочущее ступни? Неужели водоросли?

И песок. О боги, песок!

Я научилась, папа.