Чужая

«Странная». Она произнесла то же слово, что и Поросёнок. Но в её устах оно прозвучало как обвинение.

* * *

В багровых всполохах Анабель шла по лугу. Дом — её дом, — был виден издалека. Теперь, когда стремительно сгущалась тьма, он казался её сердцевиной. В сумрачной пропасти неба загорелись первые звёзды.

Вокруг стрекотали цикады и приторно пахло шиповником. Деревья шуршали, скрипели, молчали.

Оранжевые тёплые огни посёлка остались позади. Анабель не смотрела туда, она без оглядки шагала вперёд, к лесу, во тьму — в свою тьму. Непонятные ей самой редкие слёзы холодили и жгли лицо.

Вот её дом. Анабель отворила дверь. Внутри темно. Темно, холодно. Пусто.

Анабель отёрла ладонями влажные щёки, опустилась на землю в углу, обвила руками колени. Лунный свет просочился, как молоко, сквозь рассохшиеся доски. Как молоко… Поросёнок… Она закрыла глаза. Пора…

* * *

— Белинда, это удивительно. Люди… Они такие… хорошие. Как ты можешь их не любить?

— Именно поэтому, Анабель, глупышка. Ты же знаешь, — мне всегда не нравились хорошие.

— Ну, зачем ты так, Белинда? Зачем? Они … совсем не такие, как мы.

— И тебе это нравится?

— Я… нет… я не знаю. Они настоящие, Белинда, понимаешь? А мы только тени.

— Анабель, твоё настоящее скоро сгниёт и осыплется прахом. А тени будут всегда.

— Но солнце тоже будет всегда. Белинда, ты не представляешь… Здесь так много солнца — совсем не такого, как в нашем мире. И так тепло.

— Анабель, я тоже люблю солнце. Ты знаешь. Но силу нам даёт луна.

— Белинда, зачем нам наша сила?

— Анабель, этот твой ребёнок был прав. Ты говоришь ужасные глупости.

6 Чудо

На следующее утро, пока ещё было сумрачно и тихо, и между деревьев плыли обрывки тумана, Анабель, крадучись, вышла из дома. По узким тропкам, щедро посыпанным листьями и иглами, она углубилась в лесную чащу, куда утро ещё не проникло. В глухом месте, известном только животным и гномам, она отыскала глубокую чистую реку. Ледяная вода гулко и мерно гудела, струясь между крутых берегов, по которым карабкались корни деревьев, похожие на грязные длинные волосы.

Анабель скинула платье и, не разбегаясь, кинулась в самое сердце речного кипения. Тут же вода обхватила её, смяла в железных скользящих объятиях, разбила на бесчисленное множество кусочков и тут же, забавляясь, вылепила вновь — смеющуюся, мокрую — и такую же холодную, как тайные подводные течения.

Холодную, как всегда. Холодную — как в её мире.

Она возвращалась — задумчивая, тихая. Мокрые волосы падали ей на лицо тёмно-рыжей вуалью.

Солнце уже открыто светило. Деревья качали ветвями от лёгкого ветра. Клубнично-розовые облака румянили небо. Пахло хвоёй и влажной корой деревьев. Воздух казался хрустальным и чуть не звенел.

Позади своего молчаливо ждущего дома Анабель обнаружила куст малины. Не долго думая, она набрала самых крупных и сочных ягод и отправила прямо в рот. Упоительно сладко. И вдруг она услышала совсем близко чей-то звонкий возбуждённый голос. Знакомый голос. Голос Поросёнка.

Она вышла из-за дома и увидела, что Марта и Поросёнок идут по тропинке прямо к её дверям. Поросёнок то и дело вырывал свою ладошку из руки матери и вприпрыжку бежал вперёд, что-то приговаривая и распевая. Только строгий окрик заставлял его остановиться и, насупившись, вернуться.

Конечно, он первый заметил тёмную фигуру Анабель.

— А мы к тебе, а мы к тебе! — заверещал он, бросаясь к ней и скача козлёнком вокруг. — Мы — пришли — к тебе — в гости! Да — да — да! Ля- ля — ля!

— Доброе утро, — Март сдержанно кивнула Анабель, — Поросенок, как только проснулся, так, не умолкая, о тебе и говорит. Рвался посмотреть, как ты тут живёшь.

— Мам, пойдём! Ну, пойдём! — Поросёнок, сгорая от нетерпения, потянул мать за платье. — Пойдём, ты посмотришь, как там внутри!

— Можно? — Подчёркнуто вежливо обратилась Марта к Анабель.

— О… конечно…

Они вошли внутрь. Марта ахнула.

— Но… боже мой. Тут даже ужаснее, чем я думала! Как тут можно провести хотя бы одну ночь? Где ты спала?!

— На… полу, — честно призналась Анабель.

— Но, господи, ты же так заболеешь! Девочка! Ты просто сумасшедшая!

Анабель стояла молча, не зная, куда деваться. Марта, осуждающе сжав губы, качала головой. Поросёнок тем временем вскарабкался на лестницу.

— Мам, мам, смотри! — крикнул он. — Я сейчас залезу на чердак! Там ужасно темно, а я не боюсь!

— Осторожно! — крикнула Марта. И в ту же секунду послышался скрип и оглушительный грохот. Лестница рухнула — гнилые щепки и вековая пыль усыпали всё вокруг.

Поросёнок лежал на полу.

Сначала он был неподвижен; затем дёрнулся отчаянно всем телом и издал дикий исступлённый крик.

— Мама, мама, больно! — завизжал он, подвывая. — Ой, как больно! Мама!

Его круглое личико взмокло и побагровело. Он трясся всем телом, как в лихорадке. Марта бросилась к нему, опустилась рядом на пол.

— Где больно? Где? — торопливо спросила она.

— Нога! О-о-о! Больно! — рыдал Поросёнок.

Марта осторожно приподняла штанину (Поросёнок при этом завопил ещё громче), и увидела уродливый отёк… и неестественный угол, под которым лежала нога.