Чужая

— Хотите? — кивнула, обращаясь к наблюдавшему за ней, из-под опущенных ресниц, Нирхассу, вновь вернувшись к почтительному «Вы».

Мужчина на несколько секунд замер, а потом двинулся вперед, принимая из рук рабыни сочащееся соком мясо. Облизнулся и, вытянув шею, провел языком по ее руке там, где капли масла стекали по тонкой руке и стремились скатиться к локтю. Айя вздрогнула и, закусив губу, уставилась на рот мужчины. На неторопливые движения его челюсти, на блеск губ, от жира и едва заметный прищур серых глаз.

Тряхнув головой, вгрызлась в свиную ножку, откусывая огромный кусок, и помогая себе рукой, запихивая его в рот. Следом последовала ягодка виноградины и глоток сухого, красного вина из уже ставшей родной бутылки.

Так вкусно Айе давно не было.

И в этой странной атмосфере девушке в голову вдруг пришла одна мысль. Простая — возможно в корне ошибочная, но оттого не менее стоящая внимания.

И Айя, шальная от вина, решила попробовать. Тем более что терять ей было нечего.

Вдруг пришло осознание простой истины, что она являлась единственной более свободной, чем кто-либо в этом давно прогнившем мире.

Она не была окутана семейными узами, узами дружбы или же привязанности. У Айи была только она сама. Измученная, потрепанная, использованная, с провалившимися попытками служения и бегства…

Одна в чужом и жестком мире, где опорой ей являлась только она сама…

Сделав еще один глоток, служанка вдруг одним плавным, как ей казалось, движением спустилась со стола, облизнув блестящие губы. Шумно выдохнув, подалась вперед, нависая над креслом с господином, слегка покачиваясь. Прикрыла глаза, опираясь на мягкие подлокотники и нависая над невозмутимым Нирхассом.

Подалась вдруг вперед, почти коснувшись носа мужчины своим.

— Вам вкусно? — прошептала прямо в лицо хозяину, прикрыв глаза, и широко расставив ноги, опускаясь на его коленку промежностью и задирая высоко истерзанную сорочку.

Себе Айя в ту минуту казалась искусной соблазнительницей. Грациозной и пылкой — неповторимой. Вино тому было виной или отчаяние, одним Богам было известно, но Майя делала то, что делала и была уверенна в правильности всего происходящего. Увидела в этом единственный выход и вцепилась в него железной хваткой, отринув на несколько мгновений все сомнения и метания.

А, может, это просто алкоголь и долгие мучения…

Может отчаянная попытка все изменить.

Может жажда тепла, пусть и от своего мучителя, пусть от самого ненавистного человека… Существа, встреченного на ее отнюдь не простом пути…

Но все же жаждала.

Пусть и винила себя за то, терзаемая изнутри противоречивыми чувствами…

Ассур уставился неморгающим взглядом на приоткрывшуюся женскую плоть, шумно выдохнул, и провел ладонью по шелковистому бедру Айи. Поднимаясь все выше и выше. Зарываясь длинными пальцами в темных, курчавых волоках на лобке.

Скользнул пальцами между складок, огладил напряженный клитор, тяжело выдыхая через приоткрытые губы. Айя всхлипнула, подаваясь навстречу рукам господина. Запрокинула голову, облизывая ставшими сухими губы. Подалась бедрами вперед, как бы вторя незамысловатой ласке. Внутри все вспыхнуло, защекотало. Затребовало болезненной наполненности. Майя нервно поерзала, стараясь насадиться на пальцы господина. Закусила губу, тихо постанывая. Всхлипнула. Сама потянулась к пуговицам на его брюках.

— Давай же, — злобно зашипела сквозь сцепленные зубы, стрельнула карим взглядом из-под коротких, но густых ресниц.

Нирхасс скользнул вниз по креслу, позволяя своей рабыне достигнуть цели. Смотрел на ее лицо не отрываясь. На расширенные зрачки, на взлохмаченные волосы, на закушенную губу. Вдыхал ее запах, и готов был положить весь мир к ее ногам и разодрать одновременно. Рычал, злился, и был возбужден до предела. Когда девчонка таки высвободила его стоящий колом член, господин Северных земель чуть не кончил в ту же минуту.

Но Айя, не зная этого, неловко ласкала возбужденную плоть, поражаясь ее размерам.

Голова ее кружилась, мысли путались, инстинктов не слышалось…

Сама рабыня подалась вперед, упираясь ладонями в бархатистую обивку кресла, сама приподнялась, сама впустила его твердость в себя, протяжно застонав и закусив многострадальную губу. Сама медленно насадилась, выстонав в пустоту:

— Ахуеть…

И его серые омуты напротив. Холодные и безучастные. Чужие…

А по ту сторону другие — карие, бесхитростные и открытые. Еще не сломленные. Еще горящие. Искренние. Простые.

Нирхасс, подавив стон, двинулся навстречу, прихватив девушку за бедра. Насадил на себя, неотрывно следя за выражением ее лица. Подался бедрами вперед, желая проникнуть как можно глубже в девичье тело. Тело, что было далеко от его идеала. Тело, на которое он и внимания бы не обратил, посчитав его скверным и никчемным. Недостойным внимания. Заурядным. Да попросту некрасивым.

— Ну, давай же, — выкрикнула Айя, запрокинув голову, и накрыв его широкие и ухоженные ладони своими — шершавыми и грубыми от мозолей.