Чужая

Приземлившись на колени и чуть не улетев в каменную стену подбородком, служанка болезненной ойкнула, обернулась к решетке, за которой виднелась мощная фигура повелителя в скудной, желтоватой полоске света. От этого весь он казался каким-то особенно зловещим, темным. Ассур просто стоял там, и смотрел, прожигал насквозь свою пленницу, не торопясь уходить. Айя перепуганная и сбитая с толку ничего не понимала. Не без труда поднялась, поглаживая ушибленные в кровь колени с содранной кожей, поморщилась. Осмотрелась. Глаза, еще не привыкшие к темноте с трудом, но различали покрытые плесенью и влагой камни стен, прелую солому на полу в углу и приличных размеров, дурно пахнущую лужицу у противоположной стены. Воздух был густым, спертым, влажным. Тягостным. Под самым потолком, на внушительной, гниющей деревянной балке болтались ржавые цепи, тихо позвякивая. Нестерпимо пахло мочой и испражнениями.

И он хочет оставить ее здесь? Насовсем?!

Айя поддавшись страху, порывисто метнулась к решетке, обхватив чуть шершавые прутья ладонью, попыталась в полумраке разглядеть лицо господина.

– Господин, прошу не ост…

– Молчи, если жизнь дорога, – прошипел он сквозь зубы, не позволяя ей закончить, – молчи, Айя.

Еще пару мгновений мужчина смотрел на нее из темноты. И каждая клеточка несчастной плавилась под его взглядом, вспыхивала, бросая несчастную в дрожь. А затем не говоря ни слова больше, ассур направился к выходу. Шаги его глухо звучали где-то далеко, поднимались по лестнице и окончательно затихли, погрузив пространство в мрачную, гнетущую пустоту.

Айя осталась одна. В темноте и зловонии темниц Шаррихасс.

Девушка зябко поежилась, снова оглядываясь по сторонам. С потолка монотонно и тягуче капало и стекало по стене в ту саму лужицу. Давило на нервы размеренным шлепаньем. Айя какое-то время стояла, вглядываясь в узкий мрачный коридор, надеясь, что вот-вот господин вернется и заберет ее из этого холодного и страшного места. Но время шло, капли все падали и падали, а Нирхасс так и не появлялся. Колени нещадно саднило, лицо горело, а влажные волосы неприятно липли к шее и спине. Опустив сумку на пол, девушка, поежившись их отжала, и выудив из кармана резинку, собрала в неуклюжий хвостик.

Прошлась по своей камере туда-сюда и присела в угол на сбитую в кучу солому, подтягивая к себе колени и сумку. И стоило ей остановиться, замедлиться, как разом на беднягу рухнули все мысли и чувства, что до этого были где-то далеко и беспорядочно метались, не в силах оформиться во что-то единое. Теперь же они придавили девчонку всем своим грузом, заставив обнять себя и жалобно вздохнуть. Но самой яркой была одна. Единственная. Верить и думать о которой, Майя страшилась более всего.

Зябко передернув плечами, Айя полезла в сумку. Выудила из бокового кармашка телефон, нажала на разблокировку экрана и слабый голубоватый свет осветил пространство вокруг. Затаив дыхание, Айя достала бережно сложенный листочек и аккуратно его развернула, светя дисплеем на стройный ряд букв, что складывались в предложения. Девушка снова и снова перечитывала строчку за строчкой, затаив дыхание и в волнении то и дело прикусывая нижнюю губу.

… соответствует сроку, одиннадцать акушерских недель…

Перевела взгляд на черно-белый снимок, затаила дыхание глядя на крошечные ручки, на очертания маленького личика, носик.

Не осознавая, положила руку на живот, поглаживая, согревая. И сердце вдруг затопила такая безграничная нежность, такой трепет и вместе с тем страх, что девушка не смогла сдержать шумного вдоха и непрошенных слез.

Айю затрясло крупной дрожью. На хрупкие девичьи плечи вдруг рухнуло осознание страшной реальности, в которой она теперь отвечала не только за себя, но и за крошечное сердечко. Маленькую, непрошенную и нежданную жизнь. Но оттого не менее желанную и нужную. Никогда ранее девушка не представляла себя мамой. Вернее представляла, но в далеком будущем, будучи состоявшейся, счастливо замужней и уверенной в завтрашнем дне женщиной. А не вот так вот… Одинокой рабыней, пленницей чужого мира и чужой воли. Холодного и страшного мужчины, что никогда не посчитает ее ровней себе. Ассура – не человека, господина беспощадных северных земель, жестокого и властного, обещанного в мужья другой…

Айю передернуло. Девушка устало опустила голову, упираясь лбом в саднящие колени. На боль физическую не обращала внимания. Не до нее было, когда внутри все выло и металось, скреблось в душе вздыбившими шерсть черными кошками. Служанка вдруг осознала, что непомерно устала. Что эти миры и собственные мысли, и чувства ее вымотали настолько, что впору было бы лезть в петлю. И обстоятельства этому способствовали. Но рука внизу живота… Она теперь не одна. Теперь нельзя быть эгоисткой. Теперь нужно отвечать…

Айя не заметила, как уснула.

В темной провонявшей плесенью и экскрементами камере, на куче прелой соломы, под мерную капель отходов и тихий писк крыс, измученная девушка-рабыня из другого мира согревала в себе искру жизни и надежды для всего мира ассурин.

Глава четвертая