Чужая

И уже чуть больше месяца отрезан от тракта и внешнего мира. Окрестные поселения, принадлежащие имению Шаррихас были выжжены дотла. А перед самим высоким каменным забором вольготно и скучающе расположились вражеские силы, расставив у леса походные шатры и водрузив яркие желтые флаги с искусной белой лилией в центре. Больше не атаковали и не наступали, с большой охотой пропускали к замку выживших мирян, что искали спасения и пристанища. Понимая, что чем больше за его застенками будет голодных и обездоленных ртов, тем быстрее закончатся припасы и упрямые северяне либо передохнут от голода, либо сами приветственно отворят ворота, впуская гордых завоевателей.

По всему выходило, что именно этого они ждали – позорного, добровольного подчинения.

Айя стояла на высокой смотровой башне, кутаясь в шаль. Плотная ткань платья облепила ее ноги и гулко шуршала на ветру.

Закат был алым.

Глаза ее слезились, от хлестких и едких ветров, что несли к замку дым от горящих полей. Урожай, что вот-вот готовился к сбору был уничтожен. Они выжгли все. Обрекли тысячи людей на голод и нужду.

Зябко поежившись, девушка перевела взгляд на бесконечный лагерь внизу, почти у ее ног. Приглушенные порывами ветра слышались мужские голоса и смех, ржание лошадей и лязг металла.

Айя вздрогнула и отпрянула, когда ее плеча осторожно коснулась рука Румира.

– Как ты? – спросил парень, понимающе пряча руки за спину и с ненавистью глядя перед собой.

– Нормально, – соврала девушка, переведя на него взгляд, – а ты?

Гвардеец неопределенно пожал плечами.

– Кажется сейчас взорвусь от злости и беспомощности, – чуть подумав ответил он.

Служанка его понимала.

– Там на кухнях опять какой-то скандал, – вдруг вспомнив зачем пришел, оповестил солдат.

Девушка только вздохнула, направляясь к лестнице. Это начинало раздражать.

Все чаще начали случаться потасовки между слугами и пришлыми. Всем казалось, что они друг друга объедают, недоговаривают, подворовывают. Айя понимала, что это был простой страх и отчаяние, выпавшие на их долю. Но позволить таким распрям поселиться в стенах замка не могла. И без этого было несладко. Она на корню пресекала все склоки, теперь еще больше понимая строгую Тойру. И все чаще замечая за собой некую, несвойственную ей ранее жесткость.

Многим из обитателей замка не нравилось, что бежавших от бойни женщин, детей и стариков Айя велела разместить в дорогих покоях. Им претило подчиняться приказам бывшей чернавки, низшей, не принятой даже ею подобными. Но заручившаяся поддержкой управительницы, Амина и вечно пребывающего в себе Мориса, она с непрошибаемым спокойствием делала то, что считала нужным.

Четко разделяла обязанности между вновь прибывшими, вместе с Тойрой вела подсчет припасов и боролась за каждого раненого солдата, как за самую большую драгоценность. Не позволяя проливаться слезам по погибшим, которых сжигали за дальним амбаром. Изводила скупых лекарей своим надзором. Несмотря на новое свое, все еще казавшееся ей сомнительным, положение госпожи, Айя не чуралась прежней работы. Не морщась, выносила горшки и простыни под ранеными, мыла, перевязывала. Готовила еду, драила залитый кровью и грязью пол и орудовала метлой, помогая разгребать завалы от рухнувших у стены башен и восточной части дома.

Сама того не ожидая, Айя заслужила уважение Амина, а значит и оставшихся в живых гвардейцев. Он больше не смотрел на нее волком и не кривил недовольно губы при ее приближении. Теперь почтительно кивал, предлагал помощь и в редких случаях даже спрашивал ее совета. А еще совершенно случайно, мужчина заметил ее положение. Долго смотрел на маленькую девчонку у высокого окна, погруженную в свои мысли и по инерции поглаживающую заметно округлившийся живот, который она обычно прятала под несуразными, явно ей большими платьями. Пораженный мыслью, что в ней растет дитя ассура – первое, более чем за шесть веков, замер, ощутив какой-то странный трепет.

Надежда.

Надежда для таких, как он. Для существ с кровью ассурин.

И сейчас она была заперта в покореженных стенах замка и окружена врагами, что уготовили всем им незавидный финал.

А еще через неделю, в тихое предрассветное время, войско южан устало ждать. Раздался тихий хлопок, а затем страшный грохот разрушаемой стены сотряс темные покои Айи. Вцепившись холодными пальцами в широкий подоконник и прикусив губу, девушка наблюдала, как оседает поднятая, кажется, до небес пыль, как устилает широкую подъездную дорогу пепел и тлеющие огоньки. Как в разодранном, поруганном вековом камне зияет страшная брешь, через которую к их дому гордо ступает нога вражеского завоевателя.

Глава восьмая