Чужая боль

Ну, в свете недавних событий я бы с этим доводом поспорил, но озвучивать свои возражения не стал. Зато вид конюшни напомнил мне кое о чем важном.

— Эй, лошадиный опекун, ты еще там?

А в ответ, так сказать, тишина.

— Конюх, выходи, пока я не осерчал.

— Чаво? — тут же обрел мужичок слух и сообразительность.

— Знаешь, где в доме хранится копченое мясо?

— Дык на кухне, у стряпухи в каморке, — осторожно, все еще не понимая сути претензий, ответил старик.

— Мужики в доме остались?

— Не, только бабы.

— Ну тогда веди на кухню. Пойдешь впереди.

— Не, могут и вилами в живот ткнуть, — замотал головой конюх, явно не обрадованный великой честью первопроходца.

— Ты же говорил, что там только бабы.

— Вот Меланья и ткнет впотьмах-то.

— Значит, кричи, что это ты, чтобы не ткнули, — начал я терять терпение и, ухватившись за шиворот тулупа, придал конюху ускорение в правильном направлении.

Мою команду он воспринял слишком буквально и тут же начал заунывно орать о том, что это он идет и трогать его не моги, потому как за спиной полицаи и казаков десяток.

В кухне мы нашли кучу женщин разного возраста. Все они забились в уголок, под прикрытием дородной дамы с ухватом наперевес. Судя по всему, это и есть та самая Меланья.

Заниматься долгими расспросами не пришлось — Евсей втянул носом воздух и с утробным рыком ринулся к небольшой дверке рядом с печью. Минуты три из каморки доносилось лишь громкое чавканье, и все это время мы с бабами играли в гляделки.

Понятия не имею, что нужно говорить и делать в такой ситуации. Если бы не потребности казачьего организма, лучше бы нам оставаться снаружи до прихода как минимум околоточного надзирателя. Он здесь всех знает, так что разберется.

Наконец из каморки появился Евсей. Правой рукой он как-то пытался удержать револьвер и копченый окорок под мышкой, а в левой удерживал изрядный шмат ветчины, которую и пожирал.

Увидев такой грабеж, Меланья возбудилась еще больше и даже шагнула в нашу сторону.

— Не балуй, — строго сказал я, шевельнув стволом револьвера. — Евсей, давай наружу. Что-то мне здесь не нравится.

Конюх попытался шмыгнуть к бабам, но опять был пойман за шиворот и вытащен во двор.

— А теперь рассказывай, — присев на завалинку, приказал я нашему временному заложнику.

— А что рассказывать? — с невиннейшим лицом удивился труженик конюшни. — Не ведаю я ничего о хозяйских делах.

— Не беси меня, — с усталым вздохом сказал я. — Рассказывай все, что знаешь.

— Дык ничего не знаю толком. Слышал, что хозяин как проведал, что в город приехал какой-то дюже сильный видок, так и взбеленился совсем. На всех кидался, ездил куда-то в город, а к вечеру вызвал с мельницы Степку со товарищи и послал их по вашу, барин, душу. А оно вон как вышло, вы сами за ним приехали, вслед за Игнаткой-дурачком.

Так, не понял, кто это дурачок? Похоже, я устал больше, чем думал, потому что только через пару секунд дошло, что форточник был моим тезкой.

— А то, что хозяин перевертыш, скажешь, и не знал вовсе?

— Вот-те крест, барин, — начал истово креститься конюх, но мне так и не удалось узнать, в чем он собирался клясться.

С улицы послышались свистки городовых, и я поспешил им навстречу, чтобы ребятки сдуру не натоптали на месте схватки.

Первый едва не налетел на меня возле калитки.

— Коллежский секретарь Силаев, работаю по приказу генерал-губернатора.

Это заявление превратило городового в соляной столб, и только подтолкнувший его сзади товарищ заставил бедолагу ожить.

— Здравия желаю, ваше благородие, — вытянулся он в струнку. — Околоточный надзиратель Ходов. Меня вызвал некий Захар, видать, от вашего имени.

— От моего, — подтвердил я. — А где он сам?

— Уехал к себе в гостиницу, сказывал, что начальство, скорее всего, там находится.

— А в управу кого послали?

— Так точно, Лексей на лошади умчался. — Ответив на вопрос, околоточный замялся, явно не понимая, что делать дальше.

— Займитесь-ка бабами в доме, — чуть подумав, предложил я. — Опросите и все такое. Только к трупам близко не подходите.

Околоточный понятливо кивнул и, поманив за собой подчиненного, зигзагами, как по минному полю, пошел к крыльцу.

Я же вернулся к конюху и явно обожравшемуся Евсею. Второго окорока он не одолел и сейчас с сомнением смотрел на остатки. Заметив, что во дворе никого, кроме нас, не осталось, казак зыркнул на конюха.

— А ну отвернись.

Интересно, что за стеснительность. Избавившись от лишних взглядов, Евсей прикрыл глаза. Его лицо пошло волнами частичной трансформации.

Интересный эффект — после этих метаморфоз лицо даже немного порозовело и вообще приобрело более здоровый вид.

— Все, — пояснил мне казак, — теперь не скоро смогу…

От лишних взглядов он обезопасился, а вот от ушей нет, так что договаривать не стал. Да и так все понятно.

Минут через двадцать, когда мы уже успели замерзнуть, во двор, чуть не выломав ворота, ввалилась целая делегация, в которой помимо видока присутствовал и сам полицмейстер. Первым на меня почему-то накинулся именно видок:

— Ты уже провел ритуал? Затер следы, и верить мы должны только твоим словам и вранью твоего ручного зверя?

Так, все, надоело.