Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (СИ)

Последнее она твердила себе, как мантру. Сейчас любая неизвестность была лучше определённости. Потому что затейливой путаницей предположений можно ещё было заслонить самую страшную мысль о том, что кто-то может и не вернуться после этого рейда…

Нужно было непременно чем-то себя занять, хотя бы уйти куда-то из этой тёмной прихожей, хотя бы к свету, только чтобы посмотреть в окно. Но отчего-то ноги не слушались, по всему телу растеклась противная слабость, перед глазами плясали мелкие звёздочки…

…Наконец, в замке заскрежетал ключ, звякнула цепочка, щёлкнул один засов, другой… Берта вскочила, напряжённым взглядом уставилась на дверь, будто зная, что увидит за ней нечто такое…такое…

На пороге появился Люпин. Один. Совершенно серый от усталости, еле держащийся на ногах, постаревший лет на десять.

- Где все? - с трудом выговорила Берта. - Где Сириус? - но, заглянув в его помертвевшие глаза, она поняла, что уже знает ответ.

- Его больше нет, Берта.

Она прерывисто вздохнула, отступила на шаг назад, будто что-то огромное надвигалось сейчас на неё, оперлась о стену — сначала ладонью, потом плечом — и медленно сползла на пол.

«…Опустела без тебя Земля…»

Через некоторое время Берта осознала, что сидит на полу и с недоумением смотрит на протянутую ей руку Люпина. Тот стоял рядом с ней, не делая попытки прикоснуться, и, видимо, уже не в первый раз повторял:

- Вставай… Вставай, говорю. Ребёнка застудишь.

- Какого ребенка? - не поняла Берта.

Поднялась она всё-таки без посторонней помощи. Вместе они медленно пошли в гостиную.

- Ну, ты меня совсем-то за идиота не держи, - поморщился Люпин. Голос его звучал холодно и безучастно. - У вас, у беременных, взгляд сразу меняется, и ходите вы иначе, и запах… Да, именно запах, - с нажимом произнёс Люпин.

Они уже были в гостиной, Берта села с краю большого дивана, Люпин — напротив неё, с другого края. Вдруг он приблизился к ней почти вплотную, словно хотел загнать в угол. Глаза его горели неприкрытой яростью.

- Ты думаешь, я, когда вернулся из леса, не почуял, что ты человеком пахнешь, вся, как есть, насквозь? Думаешь, я не понял, кем? - он резко отвернулся и процедил сквозь зубы, тихо, но очень отчётливо: - Дрянь…

Берта вся сжалась. Сейчас она не чувствовала за собой ни вины, ни раскаяния, а только один животный страх. «Ведь ударит, ударит же, если не изобьёт…» - пронеслось в голове. Бежать… Взгляд её заметался по комнате в поисках выхода. Если бы Берта могла видеть себя со стороны, то заметила бы, что глаза её из золотистых стали светло-карими, а зрачки слегка вытянулись.

«При стрессовых ситуациях деградация оборотня протекает быстрее», - где она это читала?

- И что…что теперь? - губы онемели, язык плохо слушался.

Рем не смотрел на неё. Берта отчасти была ему благодарна. Сейчас она боялась его взгляда.

Он неопределённо хмыкнул.

- Я бы тебя убил. Если бы сегодня я не потерял лучшего друга, я перегрыз бы тебе глотку, - Берта никогда не видела его таким.

- Что ж раньше не перегрыз? - вопрос сорвался сам по себе, будто без её участия, а дальше посыпались уж совсем невероятные сейчас, в эту минуту, слова: - Ты же так всё хорошо знаешь! Лучше меня. Мне, конечно, было нехорошо, но я всё списывала на нервы…

- А потому что я трус, - Ремус по-прежнему смотрел в сторону и говорил будто и не с Бертой. - Я боялся поверить, я не хотел верить в то, что мой единственный друг и…и ты… Хотя, конечно, всё было очевидно сразу, - губы его скривились в какой-то жуткой усмешке. - Ни одна девчонка не могла перед ним устоять.

Берта хотела сказать что-то ещё, но тут Люпин закрыл лицо руками и не то застонал, не то заплакал, пытаясь сдержаться. Берта смогла разобрать слова: «Бродяга, Бродяга, что же ты натворил…что же вы натворили…»

Больше всего ей хотелось сейчас сесть рядом с Ремом, обнявшись, и оплакать по-волчьи, обвыть по-человечьи хозяина дома на площади Гриммо, который никогда больше не переступит порога своего родового гнезда…а потом как-то жить дальше. Но этого было нельзя. Бессмысленное жестокое полосатое «нельзя»…

Люпин отнял ладони от лица, они были влажные.

- Молись, чтобы ему было хорошо там, куда он ушёл. Кроме тебя, у меня никого не осталось. Видишь ли, ты всё ещё дорога мне, - какой чужой казалась на его лице эта кривая усмешка! - К тому же между укусившим и тем, кого укусили, образуется связь на всю жизнь. Мне…будет трудно причинить тебе вред. А на ребенка Сириуса у меня рука не поднимется, особенно теперь. Если нам не удастся доказать отцовство…

- Я никому ничего не собираюсь доказывать, - холодно отчеканила Берта. К ней вдруг разом вернулось самообладание. Человек взял верх над зверем, над трусливой самкой, поджавшей хвост перед вожаком. - Это будет только мой ребёнок.

Ремус махнул на нее рукой.