Чужая дочь

Оба тихо засмеялись.

Какое это было счастье… И как не хотелось выходить из этого счастливого мира на студеный ветер той, другой, такой страшной жизни!

Говоров покосился на часы, стараясь сделать это незаметно, однако Тася тут же приподнялась:

– Рано еще.

– Я не ухожу. Не ухожу…

Она глубоко вздохнула.

– Тася, – попросил Говоров, – ты Люльке пока не говори, что Маргарита не ее родная мать. Мала еще, не поймет. Да и к Ритке она привязалась, как это ни странно.

– Знаешь, мне иногда так хочется крикнуть ей: «Доченька!» – пробормотала Тася. – Но я себя останавливаю. В самом деле – кто я? Кухарка! Может, Варвара права – мне надо учиться, чтобы кем-то стать, чтоб ей не было за меня стыдно.

– Ну что ты? – рассердился Михаил. – Почему ты думаешь, что Люльке будет за тебя стыдно?! А потом, я тебя теперь никуда не отпущу! Хотя…

Зарылся лицом в ее волосы, вспоминая, что жизни ему всего-то осталось до шести утра…

Резко сел:

– Тася! Ты вот что… ты замуж выходи!

Она посмотрела как на сумасшедшего и ожесточенно замотала головой.

– Нет, ты послушай, послушай! – обнимал ее Михаил. – Выходи замуж. Лилька пусть повзрослеет чуть-чуть. Выберешь подходящий момент – ну, не знаю, шестнадцать, восемнадцать лет, – расскажешь ей все о нас!

Тася посмотрела на него и поняла: он просит ее об этом потому, что его в этом непредставимом времени, когда дочери исполнится шестнадцать, восемнадцать лет, – его уже давно не будет!

Но пока он еще здесь, рядом… Пока они еще вдвоем…

Едва забрезжило, когда они вышли на крыльцо.

Около калитки никого не было.

– Странно, – сказал Говоров. – Обычно они не опаздывают. А сейчас уже шесть пятнадцать.

Тася подбежала к калитке, постояла, вглядываясь в даль. Обернулась к нему:

– Миша! Так тебя, наверное, отпустили!

Он недоверчиво покачал головой.

– Ну и правильно! – воскликнула Тася. – Ну какой же ты враг народа?! Миша, ты что, не рад, что ли?!

– Я не знаю, – тупо ответил Говоров.

– Я знаю! – закричала Тася. – Миша, ты свободен, Миша!

До него наконец-то дошло…

Отшвырнул чемодан, схватил Тасю на руки, закружил, чуть не уронил, поставил и пустился вприсядку. Опять кинулся обнимать ее, не удержался на ногах – и оба рухнули в сугроб. Целовались, ошалев от счастья, как вдруг раздался шум мотора.

В ужасе переглянулись…

Подскочили на ноги, бросились к калитке…

Вдали показалась черная «Победа». Ближе, ближе…

Не доезжая метров пятидесяти до калитки, она свернула на другую дорогу – к деревне.

Говоров обессиленно привалился к воротному столбу, Тася припала к нему…

А потом они снова начали целоваться.

Спустя час или два Тася осторожно заглянула в кабинет, где на диване спал измученный Говоров:

– Миша…

Он вскинулся испуганно, уставился незрячими глазами:

– Что? Кто?

– Это я! Это я! – выставила она ладони. – Тише…

Его лицо приобрело осмысленное выражение:

– Что там? Все-таки пришли?..

– С работы звонят, – пояснила Тася.

Он слез с дивана, босиком прошлепал к письменному столу, снял трубку параллельного аппарата:

– Слушаю, Говоров.

– Михаил Иванович, – раздался голос Руфины Степановны… какой-то очень осторожный, не похожий на ее обычный голос, – тут к вам товарищи пришли.

– Завтра, Руфина Степановна, все завтра! – взмолился Говоров.

– Да это товарищи из МГБ… Они просят вас срочно приехать.

– Да… – выдохнул Говоров, словно видя тех, кто стоит сейчас в его приемной.

Полищук, конечно, собственной персоной. А с ним – кто-нибудь из тех же его помощников, которые арестовывали Шульгина.

Не все ли им равно, кого арестовывать?..

Он уронил трубку.

– Что случилось? – выдохнула встревоженная Тася.

– Из МГБ. Просят приехать, – с трудом произнес Говоров.

– Но как… я думала, они забыли все, – растерянно прошептала Тася.

Говоров обернулся с кривой усмешкой:

– Они?.. Они ничего не забывают! Никогда!

* * *

Говоров вошел в приемную, стараясь держаться прямо. Руфины Степановны на месте не было. Впрочем, она тотчас появилась из его кабинета, прикрыла за собой дверь и, увидев начальника, всплеснула руками:

– Какой вы бледный, Михаил Иванович! Может быть, чаю выпьете? Я только что отнесла товарищу майору, а сотрудник его отказался.

Говоров кивнул, Руфина вышла. Он приблизился к двери, взялся за ручку – и вдруг услышал голоса изнутри. Кажется, Руфина не закрыла вторую, внутреннюю дверь.

– Товарищ майор, я так соображаю – обычная бытовуха, пусть уголовка этим занимается. Покойник еще тот фрукт был: выпить не дурак, ходок по бабам…

Голос был незнакомый. Но вот заговорил Полищук:

– Как у тебя все просто. А вдруг действовал не убийца-одиночка, а группа?.. Застрелен не просто гражданин, а инструктор горкома партии.

– Думаете, заговор? – настороженно спросил его сотрудник.

За спиной раздались шаги Руфины Степановны. Больше оставаться в приемной Говоров не мог. Толкнул дверь:

– Здравствуйте, товарищи.

Пожал руку сотруднику МГБ (да, это был один из тех, кто приходил за Шульгиным, с наголо бритой головой), повернулся к Полищуку.

– Майор госбезопасности…

– Полищук, – кивнул Говоров. – Я помню. Мы встречались.

Они обменялись рукопожатием.