Чужая дорога

То, что я сначала приняла за блокнот, оказывается не совсем блокнотом. Надпись на твердой яркой обложке гласит, что это – «Дневник маленькой леди». Надпись эта так мало соответствует тому, что я знаю о Лере, что я почти уверена – это не ее дневник. А может, это вовсе не дневник. Может, она использовала его как обычную записную книжку. И я даже открываю его наугад, думая наткнуться на список адресов, телефонов или рецептов каких-нибудь. А обнаруживаю такую личную запись, что тут же захлопываю его и чувствую, что краснею. Нет, это всё-таки дневник – больше, чем наполовину исписанный неровным почерком.

Заглянуть в него снова я не решаюсь. Рюкзак я опять отправляю на антресоли. А письма и дневник кладу в комод. Я чувствую себя не вполне комфортно. Да можно проще сказать – любопытной Варварой я себя чувствую. И хотя ни одно из писем я так и не развернула, а в дневнике прочитала всего лишь несколько строк, я чувствую себя так, будто копалась в чужом белье.

Прежде, чем коснуться головой подушки, я еще думаю – а как же Лерин друг? Чтобы найти его, мне придется прочитать эти письма. Или это – всего лишь повод, чтобы их прочитать? И погружаясь в сон, я решаю – я подожду еще неделю. Если Лера придет в себя, я верну ей и дневник, и письма, и с чистой совестью смогу сказать, что я их не читала. А если нет – я прочитаю их, наплевав на все этические нормы.

10

Я честно игнорирую их всю неделю. И каждый день звоню Кириллу. В четверг он оказывается настолько добр, что позволяет мне не просто поговорить с ним не по телефону, а в отделении, но даже побывать в палате Леры. Хотя я не знаю, нужно ли было это делать.

Она лежит на серовато-белом больничном белье и кажется совсем худенькой и бледной. Ее голова в бинтах, а тело скрыто под полосатым байковым одеялом.

– Сама понимаешь теперь, каково ее состояние.

Кирилл держит ее за руку. Может быть, считает пульс. Хотя, наверно, для этого есть какие-то специальные приборы.

– А она нас слышит? – глупо спрашиваю я.

Откуда он может это знать?

Он пожимает плечами:

– Возможно. Ты хочешь ей что-то сказать?

– Не знаю, – сразу теряюсь я. Конечно, я много что могу ей сказать. По крайней мере, попросить прощения. Но делать это при постороннем человеке кажется мне не совсем удобным.

Он окидывает взглядом трубочки, которые подведены к ее телу, и выводит меня из палаты.

– Варя, мне кажется, тебе не стоит пока сюда приходить. Я позвоню, если ей станет лучше. Или хуже. Твое присутствие в больнице на ее самочувствие повлиять не может.

Я останавливаюсь посреди коридора и задаю так долго мучающий меня вопрос:

– А чье-нибудь может?

Кирилл непонимающе морщит лоб.

– Что?

– Я спрашиваю, может ли чье-нибудь присутствие на нее повлиять? Например, любимого человека. Ведь так бывает, правда?

Кирилл поправляет очки на носу и усмехается:

– Ты имеешь в виду, что ее парень заходит в палату, а она тут же открывает глаза и бросается ему навстречу?

– Ну, не бросается, конечно, – лепечу я. – Но хотя бы приходит в себя.

Кирилл смотрит на меня как на маленького ребенка.

– Тебе нравятся мыльные оперы, да?

Я чувствую себя полной дурой. Но он решает проявить снисходительность.

– Такие факты не имеют под собой научного обоснования, но, как ни странно, всё же случаются. Так что всякое может быть. А у нее есть парень? Если так, то не похоже, что он ее сильно любит – иначе он давно бы уже стоял под дверью ее палаты. Но если ты вдруг найдешь ее обожателя, тащи его сюда – хуже от его посещения ей вряд ли станет.

Его слова кажутся мне почти разрешением. Разрешением прочитать чужие письма. Чужой дневник. Чужие мысли.

Часть вторая. Чужие письма

1

Лерка, привет!

Надеюсь, ты в добром здравии и еще не совсем свихнулась в своем универе. Кстати, там на самом деле так весело, как показывают по ТНТ, или всё-таки – ужасная скука?

У нас в колледже ничего интересного нет – я даже жалею, что решила учиться на почтового работника. Все педагоги-мужчины зачуханные, как дворняжки, – никого, даже отдаленно похожего на Конюхова, нет. А все педагоги-женщины (такое впечатление!) – старые девы. Они приходят на занятия в застиранной, а кто-то даже в засаленной одежде, с немытыми волосами. Попробовал бы кто-нибудь у Туранской появиться на работе в таком виде. Я сейчас удивляюсь, как наши воспитатели при своей скромной зарплате ухитрялись так прилично выглядеть?

Какая у вас стипендия? Нам нашей не хватает. Хорошо, что я живу в комнате с девочкой из деревни – ей родители каждый месяц присылают и мясо, и картошку, и квашеную капусту. Она меня подкармливает. А на выходных я езжу в Солгу (хорошо, что она всего в часе езды от Вельска) – и там тоже ем так, что за ушами трещит. Повариха тетя Надя даже смеется – ты, говорит, как с голодного острова.

Мне сначала неудобно было в детском доме питаться – вроде как, я ребят объедаю. А потом ничего, привыкла. Голод – он, знаешь ли, не тетка.