Чужая душа - потемки (СИ)

   Уже в постели, в темноте, замучила Эдвина вопросами - такова уж женская природа, любим мы поговорим о чувствах. Выпытала всю подноготную и поколотила: мерзавец приврал насчёт любви! Оказалось, что тогда, в конце зимы, я просто нравилась, да и самолюбие грело, что красивая женщина испытывает к нему серьёзные чувства. Разумеется, Лазавей называл вещи иначе, но понять то, что не договаривают, нетрудно. А ведь всего лишь проговорился, что сейчас всё не так, как весной, что что-то изменилось. В общем, планировал меня, гад, на роль любовницы, зато теперь клялся, что только со мной ему тепло.

   - Это как? - отвернувшись к стене, буркнула я.

   - Просто. Агния, ну не лгал я, просто преувеличил! Как тебе доказать, что никакая другая мне не нужна?

   Я изображала глухую, слепую и немую, а Эдвин изо всех сил вымаливал прощение. Сообразив, что поцелуйчики не прокатят, в сердцах пообещал десять баллов на экзаменах по всем своим предметам. Зная, как рьяно Лазавей блюдёт честность оценок, это большая жертва, только я отказалась.

   - Хорошо, верю, - не могла я долго сердиться на того, кого отбила у самой Осунты Тшольке, - а теперь поведай, почему вдруг занялся домом? Помнится, Алоис затеял ремонт, когда сделал предложение Маргарите.

   Теперь молчал Эдвин. Та-а-к, удар попал в цель?

   - Просто тебе многое не нравилось, - наконец изрёк Лазавей. - Мы живём вместе...

   - Давно ли? - подловила я.

   - С августа месяца. Забирай дочку и устраивайся.

   - Что, решил с Марицей ближе познакомиться? - довольно улыбнулась я. Неужели дело сдвинулось с мёртвой точки? - Она тебе понравится, никаких хлопот не доставит.

   - Ну, не знаю... Я с детьми как-то до этого... Хорошо-хорошо, - тут же резко сменил гнев на милость Эдвин, вспомнив о том, что виноват, - она прелестный ребёнок! Честно, Агния.

   Поживём - увидим. Если Лазавей примет Марицу, то точно женится. Да и сам грядущий переезд - огромный шаг. Совместное хозяйство абы с кем не заводят, а любовницу в свой дом не селят. Всего через полгода я перебираюсь к Эдвину - полдела сделано.

   В Вышград вернулась в конце августа. Едва вырвалась: Алоис пытался припахать к работе няни. Маргарита его поддерживала - рвалась на работу. С трудом, не без помощи Эдвина, отбилась от этих двоих - их дети, пусть и разбираются. Ох, и тут же получила обвинение в нелюбви Вазэру и Сафире - брату и сестре. Пришлось напомнить, что кое-кто мне не отец. Ответ поражал краткостью: 'Зараза!' Вот и гадай, какую бездну смысла вложил в это слово Ксержик.

   - Это, конечно, не моё дело, но у вас проблемы, магистр Ксержик, - заметил обнимавший меня за плечи Лазавей.

   Алоис глянул на него исподлобья:

   - Да, проблемы, поделиться могу. Одно утешает, что Агния и на вас отыграется.

   - Я не о детях, - как-то сразу стушевался Эдвин, заёрзал, убрал руки. Ладно, я не Франка, таким образом к себе мужчину не привязываю. - Я о ваших семейных отношениях. Агния ведь ваша дочь, а вы...

   - Да не скрываю я этого! Что вам от меня нужно? - Алоис пребывал в тихом бешенстве. Причина тому - орущие с утра дети, сбежавшее молоко и выговор Маргариты. - Отец-дочь? Да называй ты и катись отсюда!

   Меня сгребли в охапку, чмокнули в нос и выставили за дверь, наградив угрозой припомнить отказ покачать хоть одного младенца.

   Марица смотрела на нас с недоумением. Топала она своими ножками, подросла уже, на дворе тепло. Хлопала глазками и не могла понять, почему взрослые бранятся. Объяснить, увы, не могла: Алоис объяснению не подлежит.

   Когда за нами захлопнулась дверь, Эдвин рассмеялся. Хохотал долго, отмахиваясь от вопросов и характерных движений пальца у виска, и наконец выдал: 'Ну и семейка!'

   Переезд хуже пожара. Народ не врёт, проверила на своей шкуре. Ремонт - это два пожара. На то, чтобы всё обустроить, отмыть, ушло две недели, зато по истечению их дом Эдвина сиял чистотой и уютом. Изжила я холостяцкий дух, теперь вместо него смех Марицы.

   Дочка у меня умница - не дичилась 'дядю', не проказила назло ему, поэтому ужились. Я старалась, чтобы Эдвин проводил с ней как можно больше времени, гулял, разговаривал, и всё ждала, во что это выльется.

   Мы с Лазавеем постепенно открывали для себя много нового. На дневной свет вылезли привычки, которых за цветами и конфетами не замечаешь: от носков до выговора. Приходилось терпеть и притираться.

   Осторожно выяснила, как Эдвин относится к моему желанию учиться. Оказалось, положительно: умная любовница его не пугала, хотя до умной магини мне ещё далековато. Вечерами вместо того, чтобы миловаться, приставала с разными заклинаниями. Эдвин шутил, что книги от меня нужно прятать, потому как умудряюсь открыть те, где ничего не пойму. Так что вместо эффектных пасов училась медитации и преобразованию природы магии. Лазавей сказал, что иначе экзамены на первый курс факультета Вспомогательного чародейства в будущем году с треском провалю. При словосочетании 'Вспомогательное чародейство' я морщила нос, на что Эдвин неизменно замечал, что большего не вытяну: