Чужая — я (СИ)

А я не знаю, что думать обо всем этом, потому что в данный момент мне просто безумно больно. Разве мне могло бы быть так больно, если бы я была такой мразью, которой меня считает Норт?

— Когда на мой телефон упало то ваше с ним фото, я хотел сесть в машину и переехать вас обоих. Он ведь все знал о нас. Несколько месяцев надо мной насмехался из-за тебя, а потом вдруг резко перестал. Я никак не мог понять почему, мой мозг просто отказывался верить в подобное извращение! Если бы не пришла Мэри, я бы искал вас по всему Бостону. И, вероятно, уже мотал бы срок.

— Но пришла Мэри, ты решил отомстить по-другому, переспав с ней. Что и делал, пока твой телефон разрывался от моих звонков. И я пролетела три этажа. По-моему, отличная вышла месть.

Это становится новой красной тряпкой, потому что в следующее мгновение, Норт молниеносно перекатывается на кровати и нависает надо мной.

— Думаешь, мне просто чуть-чуть досадно, Тиффани? Да? Тогда как тебе это: узнав, что с тобой случилось сразу после этого гребаного звонка, несмотря ни на что я чувствовал, будто мне кишки выпустили. Пока ждал, когда врачи вынесут вердикт, выживешь ли ты, я чуть не разнес по щепкам все это место, а потом поехал к брату. Я хотел вытрясти из него все до последней подробности, но этот кусок дерьма был вообще невменяемый. Когда я ему врезал, он попросил еще. Единственное, что я вынес из этого крайне содержательного визита: что он виноват. А остальное, буквально все, что он нес кроме извинений, являлось полной обкуренной ахинеей.

Потом, прекрасная моя, ты впала в кому, и твоя мать настояла на том, чтобы тебя перевезли из Бостона к дому поближе — ведь накладно к тебе в такую даль мотаться. Врачи в ужасе твердили, что она не в себе, но эта ужасная женщина уперлась рогом. И я не мог не то что вмешаться — я даже информацию о твоем состоянии узнавал через подкупленных врачей. Я ехал за скорой помощью, на которой тебя перевозили, до самого вашего гребаного пригорода и местной больнички на дюжину коек. Каждую секунду ждал, что машина остановится, потому что что-то случилось.

И после всего этого через месяц ты возвращаешься в кампус как ни в чем не бывало, даже не хромая! Месяц, в течение которого я жил как в аду. — Его руки смыкаются на моей шее. — Я искренне, всей душой хотел намотать тебя на колесо своей машины. А потом ты дала Стефану в нос из-за этого, и я понял, что ты действительно все забыла. Ты ведь никогда нас не путала, с самого первого дня! К собственному ужасу, я даже подумал, что это мне дан второй шанс, что если ты ничего не вспомнишь, то все может быть по-прежнему. И что я прощу тебя когда-нибудь.

Его пальцы на моей шее разжимаются. Едва касаясь кожи, он проводит подушечками вниз, по моей шее, по ключицам, а затем смыкает губы вокруг одной из них. Проходится языком обратно — вверх.

— Но вместо этого ты опять начала активно сближаться со Стефаном и что-то вспоминать. А потом я увидел нож в твоем номере в мотеле и понял, что все намного серьезнее, чем двое обдолбавшихся обезумевших запоздавших в развитии подростков.

Его губы ловят мои в жестоком, сжигающем все поцелуе, а рука скользит ниже, пока пальцы не оказываются там, где мне нужны вовсе не они. Минуту назад казалось, что я не смогу встать до завтра, не то что хотеть больше, но уже сейчас закусываю губы от сладости этих ласк.

Норт Фейрстах и его ненависть, что мне с вами делать? Неважно, все лучше, чем пустота, которую я чувствовала с тех пор, как вернулась в кампус. Спорю, именно Норт повинен в довлеющем надо мной чувстве изматывающего одиночества. Из-за вырванных месяцев жизни, во время которых этот парень изменил меня, сделав другой, будто чуждой самой себе. Сделав — его.

— А теперь скажи мне, Тиффани, — запальчиво, безумно шепчет Норт мне в ухо, прижимаясь колючей щекой к моему виску и не переставая сводить меня с ума движением руки. — Что теперь будет? Что нам со всем этим делать?

— Не знаю, — стоном вырывается у меня из груди.

И это становится еще одной последней каплей, после которой на место пальцев приходит то, что нуждается во мне не меньше.

Последний оргазм такой же болезненный, как предыдущий разговор. Но на этот раз он хотя бы взаимный.

Я чувствую себя полностью разбитой и опустошенной. Кое-как выпутавшись из собственных волос, гляжу в напряженное лицо Норта и понимаю, что останься я тут, и этот марафон секса и жестокости не закончится никогда. А каждый новый раз, как кислота, — разъедает то немногое близкое, что между нами осталось и за что я теперь собираюсь цепляться.

— Я ухожу.

Норт не смотрит на меня. Я знаю это чувство омерзения от самого себя. Когда ты делаешь или сделал что-то, что идет вразрез с твоими принципами, расплачиваться приходится частичкой души. А он едва ли собирался до исступления трахать меня из ненависти.