Чужая корона

Поели, собрались, хоругвь развернули и двинулись дальше. Весь день шли спокойно. Потом спокойно ночевали. И потом еще несколько дней мы шли спокойно, ничего такого с нами не случалось. Но как спокойно, га! Шли, как звери, по дрыгве, никого в дороге не встречали. Так и в пустые деревни входили, одни войты были там, а хлопы, они объясняли, все в пуще. Ну, что! Нельзя сказать, что я люблю смотреть на хлопов. Знаю, и хлопы нас не любят. Но все-таки, как, бывало, идешь на войну, так их вдоль обочин нагонят, они на нас смотрят. И это хорошо! Присутствие толпы любому делу придает значительность. А тут вдруг никого! Только одно воронье нас встречает. Воронья, надо сказать, было много, даже слишком. Это, я чуял, не к добру.

Чутье меня не подвело: в первой же сожженной деревне нас обстреляли. Из аркебузов, между прочим! А говорили, будто хлопы безоружные. А тут бах-бах-бах из кустов — и троих наших нет, повалились с коней. Пан Левон не растерялся, рыкнул: ш-шах, панове, разом! Кинулись они скопом в галоп, до кустов доскакали. А дальше что? Ничего! Кони в дрыгву не полезли. Пока наши спешились, пока туда-сюда, так там, в кустах, никого уже нет. И в деревне одни только головешки. Ладно! Встали мы табором на пепелище, подоставали то, что у нас с собой было, промочили горло, закусили и легли. А которые остались в карауле.

Ночь прошла спокойно. Правда, я почти не спал. Думал о всяком, ворочался.

А зря! Надо было мне тогда как следует выспаться, потому что спокойных ночей у нас больше не было. Да и днями нам тоже скучать не давали. Поганые хлопы! То они опять кого-нибудь подстрелят, то гати разберут, то мост хитро подпилят, он под нами провалится, глядишь, опять двоих-троих недосчитаемся. А то волчьи ямы устроят, а то дурей-траву зажгут, дым на нас пустят, панство задыхается, а кони вообще с копыт валятся, после иные уже не встают. Вот такие дела! Мои зверели. А что было звереть? На кого? Никого ж кругом не видно! Только один раз поймали одного, а толку? Чего только мои с ним ни делали, а он им ни слова не сказал — ни кто он такой, ни чей, ни зачем к нам был подослан. Зарубили его, бросили в дрыгву.

А на следующий день пали все наши кони. Как будто какой мор на них напал! Идет — и падает, идет — и падает. На бок завалится, кровь горлом — и готов. Пан Синюк сказал, что это Цмоков сглаз, что ему наши кони уж очень понравились. Может, так оно и было, я не знаю, я не ведьмак и не конский лекарь. Да если честно говорить, я тогда вообще уже не знал, что про всю нашу затею думать.

Но господарь на то и господарь, чтобы подавать другим должный пример. Когда пал мой Хрипач, я снял с него переметную суму, закинул себе за плечо и пошел дальше. Так после и другие делали. Шли мы дальше уже пешим ходом. А дорога была дрянная, давно никем не чиненная, идешь и думаешь, как бы сапог в грязи не утопить. Шли медленно, ругались. Один пан княжич Хома не унывал, сказал: ничего, к ночи будем в Кавалочках, там мы как следует передохнем, там добудем коней и харчей. Ну, что! Кавалочки — это его сыновья доля от Мартына, он там хозяин, ему лучше знать.

А вот не угадал! Потому что мы в тот день Кавалочков так и не увидели. Вместо них было вот что: вдруг смотрим, бежит нам навстречу хлоп. Бежит, кричит: стойте, стойте! Мы остановились. Он подбегает — рожа от страха белая, глаза дикие, зубы стучат, — а увидел меня под хоругвью (я был с великой булавой, а она вся в самоцветах), так сразу мне в ноги кинулся и голосит: ваша великость, не ходи в Кавалочки, там гад Демьян и его свора, тебя поджидают, убьют!

О, думаю, еще и это, ат! Но мало ли? Я ему грозно: а ты кто такой?! Он: а, а, я это, язык, что ли, у него отнялся, и на пана княжича Хому показывает. Пан Хома, сопляк Мартынович, нахмурился, нехотя объясняет: это Данила Хмыз, его войт из Кавалочков. О! Я опять к Хоме: а как он, этот Хмыз, надежный или как? Пан Хома губы кусает, соглашается, что вроде бы надежный. Ладно. Я тогда уже к этому войту Даниле: так что там у вас, спрашиваю, в Кавалочках сотворилось, какой там еще гад Демьян и много ли с ним помогатых? О, отвечает войт, их там как грязи, сотни три, все с аркебузами, сегодня утром заявились, сразу после того, как твои, ваша великость, передовые паны дальше пошли, это значит, пан Хведос и его полусотня, вот гады сразу и явились, вот, говорят, Хведоса нет, ушел, а эти только к ночи явятся, вот мы их по-темному на околице и встретим и всех в два — в три залпа положим!

Вот так войт сказал. Я задумался…