Чужая корона

Ат, еж твою брошь! Пан Хома, у него нос в кровь разбит, стоит на коленях, а вокруг него — плотно, толпой — все наши с саблями. И крик вроде того, что пусть теперь этот собака и ответит головой, как вчера обещал. А, думаю, вот оно что: войт сбежал. Ладно! Я растолкал их, вышел в круг, ноги широко расставил, булавой поиграл и грозно у них спрашиваю: что, Панове, за шум, кого это тут без меня убивают? Они все молчат. Я тогда к пану Хоме: тебя, что ли? Он: ну, меня, а что тебе до этого? А я: как это что? Ты чей? Ты мой! А если ты мой, то кто еще тебя, кроме меня, может убить? Вот этой самой булавой?! Никто! Но и я не просто убиваю, а только по суду, по закону, по букве Статута. А теперь, пан Хома, княжич Мартынович, давай честно, ясно отвечай: ты чего натворил? Он говорит: да отпустил я этого. Кого, спрашиваю, этого? Ну, этого, которого вчера мы называли войтом из Кавалочков. Как это, говорю, вчера называли? А сегодня что, его уже нужно не так называть, а по-другому? Почему это так? Хома молчал, молчал, а после говорит: ошибся я вчера, я вчера и вправду думал, что он мой войт Данила. А после он мне ночью говорит: отпусти меня, княжич Хома, я не твой хлоп, я не войт, я — ты сам знаешь кто. Не отпустишь, говорит, будет вам всем великая беда, а отпустишь, может, я вас и помилую. Вот я его и отпустил. Так говорил Хома. А я: э, говорю, а если ты, княжич Хома, зря этой собаке поверил, он и вправду твой войт, что тогда? Нет, говорит Хома, разве у моего войта Данилы глаза красным огнем светились? Э, я смеюсь, вот ты на кого намекаешь! Только если бы это и вправду было так, так ты думаешь, разве бы ему была нужна твоя помощь?! Он бы и так от нас ушел. А Хома: нет, не так, он бы тогда сперва нас всех передушил, это первое, а второе, это вот что: он нас испытывал. Попросил отпустить — и его отпустили, а он нас за это помиловал: ушел и никого не тронул. Ат, я смеюсь, вот как ты ловко все повернул: ты, выходит, эту собаку не просто так отпустил, а чтобы всех нас спасти, так, что ли, а? Он говорит: ну, так…

Тут у него уши покраснели. А глаз его было не видно, он стоял на коленях и в землю смотрел. Ой, думаю, какой же он дурень! Он же во все это верит!

А эти, интересно, верят, а? Я опять смотрю по сторонам…

Молчат паны. И еще: вижу, нет уже в них былой зверской решимости. Даже пан Гнат, сопляк княжич Федорович, и тот хвост поджал. А мне чего? Мне что, больше других надо, что ли? Сколько мне до тех моих Зыбчиц осталось, до тех старых вырубок и до того Цмока?! И что мне теперь, напоследок, перед собственной смертью, какого-то сопливого Хому жизни лишать? Га, великая честь!

Но это я так сам для себя рассудил, а им сказал так: вот какая хитрая история, панове, получается! Мы же ему, пану Хоме, что вчера наказывали? Чтобы он за своим хлопом зорко присматривал, за обыкновенным, скажем так, человеком. Ну а если это и вправду был не человек, а сами знаете кто, то как тут эту нечисть удержишь?! Так что вот что, Панове. Мы пока с решением спешить не будем, а маленько подождем. Потому что, я так думаю, мы очень скоро будем совершенно точно знать, кем на самом деле был этот наш вчерашний встречный. Вот тогда мы с паном Хомой это дело окончательно рассудим. По закону! А пока что вставай, пан Хома! И вы, Панове: собираемся, идем наперехват пану Хведосу. Так или нет?

Никто со мной не спорил. Собрались мы, попили кипятку, закусили сухарями, у пана Репы был запас, и пошли по все той же поганой кабаньей тропе. Опять нас жрало комарье, гады туда-сюда под ногами шныряли, грязь была непролазная, тьфу! Панство ругалось, рыкало. А я шел, молчал, думал про войта. Если это, конечно, был войт. А если нет? А если это и вправду был сами знаете кто, тогда как? А что! Ничего удивительного в этом нет, давно всем известно, что Цмок может принимать любые, какие хочешь, обличья, это первое. А во-вторых, Цмок — это вам не крот, это его земля, он ее быстро роет, он сегодня на Сымонье вылезет, а потом за одну ночь может до Глебска дойти. Вот так: он вездесущ! И тогда что это, одно и второе, означает? Да то, что для того, чтоб мне с ним встретиться, совсем не обязательно идти на старые вырубки, потому что он, если захочет, может меня в любом месте зацапать. Вот прямо хоть здесь, вот сейчас, из дрыгвы возьмет и вынырнет! Или из-за спины зайдет, за плечо меня тронет, я обернусь, увижу будто своего Рыгора…

А на самом деле это никакой не Рыгор, а наш пан Цмок! Вот где дела! Ух, меня оторопь взяла! Ух, кинуло в холодный пот! Иду и думаю: да как же мне тогда было легко, когда я думал, что до самых старых вырубок мне можно ничего не опасаться, что только там меня ждет смерть. А как теперь быть? Да никак! Иду и под ноги уже не смотрю, что мне теперь те гады, что мне то комарье, что мне то мое пустое брюхо, что мне вообще весь белый свет!

Вдруг слышу: выстрел впереди! А вот еще один. А вот уже кричат! Ат, думаю, вот оно уже и началось — явился гад!..