Чужая корона

Великий князь открыл было рот… Но сдержался. Я знаю, кого-нибудь другого он мог бы за такую дерзость удавить на месте. Но мне он позволяет многое. И я широко этим пользуюсь. А позволяется мне так много потому, что я читаю Великого князя как книгу. Вот и сейчас, не дав ему опомниться, я продолжал:

— А то, что вы сейчас, ваша великость, задумали, это и вовсе никуда не годится.

— А что я задумал?

— Вы решили поехать в Сымонье.

— Га!

— Да, ваша великость. Вы рассуждали примерно так: вот сейчас все вокруг говорят, что-де Бориска…

Вот тут его и вообще всего перекосило! Но я храбро продолжал:

— Что-де Бориска загубил славных князей: сперва стравил, а после вообще недоглядел, нет больше славных князей, нет с ними сотни острых сабель, сотни храбрых панов. Какой Бориска господарь, геть его, геть, геть! Вот только съедемся на Сойм, там мы ему… Ну, и так далее. И вы, ваша великость, решили: нет, я господарь! Я не позволю, чтобы обо такое болтали! Я у себя в пуще порядок живо наведу! Я эту тварь, хоть трех-, хоть десятиголовую мигом прикончу! Я этой твари не Михалка и не Сымонка, не Федька и не Мартынка! Я… Так, ваша великость, а?

— Ну! — усмехнулся господарь. — Ну, не совсем.

— Конечно, не совсем! — тут же подхватил я. — Потому что Цмок, это вам совсем не Мех, которого взял, да и свалил. Цмок — это… Цмок!

— Динозаврус? — спросил господарь.

— Нет, ваша великость, — грустно ответил я. — Когда бы это был просто динозаврус, я бы и сам поехал на ту охоту доезжачим. А тут ехать нельзя ни мне, ни вам.

— Как это?

— Так, ваша великость. Не будет от этой охоты добра, ох, не будет! Будь я на вашем месте, я бы сделал так: ничего бы не делал. А на Сойме пусть потом кричат. Пусть даже находятся там горячие головы, пусть они едут в Сымонье. Вам от этого потом только легче будет. Потому что обратно от Цмока никто из них живым не вернется.

— Почему?

— Не знаю, — честно признался я. — Но чую.

— Ат! — усмехнулся господарь. — Не знаешь! А еще ученым себя называешь. Говоришь, все науки прошел.

— Эх, ваша великость! — в сердцах сказал я. — Если бы вы только знали, как на самом деле беспомощны все наши науки! И вообще, как мы, люди, все до единого слепы и глупы. И как мудра и всесильна Природа.

— А Бог? — спросил он.

— А Природа и есть одно иа воплощений Бога.

На это он ничего мне не ответил. После чего мы еще долго сидели и молчали. Потом он мне напрямую сказал, что завтра ему нужно принимать какое-то решение по поводу того, что случилось в Сымонье. Я на это опять твердо сказал ему, что лучше вообще ничего не решать, пусть это на Сойме решают горячие головы, а он, Великий князь, там, на Сойме, должен только огласить свой указ, в котором под страхом смерти будет запрещаться причинение Цмоку какого-либо вреда, не говоря уже об охоте на него. И вот пусть тогда эти горячие головы, посмеявшись над этим указом, суются в Сымонье — и получают там с лихвой, по закону. Между прочим, по вашему, ваша великость!

Он молча встал. Я тоже встал и с жаром добавил:

— И еще. Умоляю вас, ваша великость, держитесь от Цмока как можно подальше. Сам пан князь Волат и тот не стал преследовать Цмока в дрыгве, а дал ему уйти и только потому потом безбедно правил целых тридцать три года. А вы нами еще и двадцати не правите.

Великий князь недовольно нахмурился, сказал, что хорошенько подумает над моими последними словами, после чего резко развернулся и велел проводить его до дверей.

После ухода Великого князя я уже не мог работать над своей рукописью. Гнетущее предчувствие близкой беды не оставляло меня всю ночь. Не оставило оно меня и сегодня. Любопытно, чем же все это закончится?

Глава пятая. ИМЕНЕМ ЗАКОНА

Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что людей хлебом не корми, дай им только кого-нибудь обокрасть, ограбить, а то и вообще убить. Или хотя бы полжесвидетельствовать. И это касается всех, начиная от последнего хлопа и кончая самим Великим князем. Лично же я каждый свой день начинаю с чтения Статута. Нельзя сказать, чтобы это был стройный, юридически четко выверенный документ. Оно и понятно, ведь составляли его люди порочные, лживые. И тем не менее, любой плохой закон много лучше любого хорошего, если можно так выразиться, беззакония. Правовой нигилизм — это огромная опасность для державы. И это говорю вам я, пан Галигор Стремка из Дичек, поветовый судья, бессменный страж закона и порядка на протяжении вот уже пятнадцати последних лет.