— Что ты… — глаза Сафина стали вдруг огромными, как бусины, и такими же плотными, как окружающая нас ночь.
Достав из кармана пальто шарф и завязав ему рот его же собственным шелковым шарфом, я повлекла его за собой.
Я толкнула его так неожиданно, что он упал на кровать. Я оседлала его сверху, не снимая пальто, впиваясь в губы тем самым поцелуем, которым он целовал меня. Он задохнулся от жаркой волны, охватившей все его тело. Кончиками своих пальцев я чувствовала эту волнительную дрожь, волну почти болезненной лихорадки, разгорячившую его кровь. Он застонал, простонав мое имя. Я оторвалась от его губ. Он продолжал стонать, когда я то припадала к его губам, то резко отступала.
Стащив с него куртку, а затем и свитер, кончиками пальцев я прикоснулась к его обнаженной груди, немного отодвинув медальон. Опускаясь вниз, я мягко целовала его грудь расслабленными губами, лаская языком и чувствуя, как его тело становится невероятно горячим. Меня же уже давно охватил огонь страсти.
Я нежно целовала его, долго, а потом вдруг резко прикусила зубами за сосок груди, намеренно причиняя боль. Он вскрикнул, тело его пронзила дрожь, но тут же расслабился, когда я снова приникла к соску его груди, нежно лаская языком и губами. В тот момент, когда он совершенно не был готов, я вновь прикусила, еще сильней, причиняя боль не только соску, но и захватывая вокруг кожу.
В этот раз вскрик его был сильней, а стон пронзительнее, и сладкая судорога переходящей в наслаждение боли все возрастала на моих глазах. Я делала так несколько раз, чередуя поцелуи и боль, до тех пор, пока он не взмолился о пощаде, простонав, что я буквально свожу его с ума. Но я не хотела останавливаться.
Подтянув его тело немного вперед, я крепко привязала его руки к столбикам кровати двумя шарфами, которые я предусмотрительно позаимствовала из его гардероба. Удивленный, он пытался протестовать, но его голос был полон восхитительного волнения, служившим для меня лучшей наградой.
Я распахнула пальто, отбросив его на пол, и быстро опустилась сверху, крепко сжимая его бедрами, одним точным движением направив его в себя. Это было такое блаженство, что я закатила глаза, не сдерживая стоны.
Двигаясь очень быстро, я то подскакивала, то поднималась, то замедляла движения, дабы растянуть эту сладостную муку, или, наоборот, двигалась быстро, чтобы вобрать его в себя как можно глубже с той жадностью, которая способна подарить высшее наслаждение. Я буквально насиловала его плоть, заставляя заполнять мои бедра, почти распухшие от долгого предвкушения.
Сладость, яркое приближение мощного взрыва, судороги, сотрясающие мои бедра, горящее в огне тело — все это отчетливее приближалось, и пламя, ставшее ослепительно белым ядерным взрывом, взорвалось с такой силой, что я почти перестала дышать, исчезая в взрывных волнах самого невероятного на земле ощущения.
Обессиленные, мы лежали, крепко обнявшись (когда я развязала его руки и сняла повязку с глаз), не в силах двигаться и говорить от пережитого, и все еще опустошенные этим ядерным взрывом, разорвавшим наши тела.
Он судорожно вздохнул, зарылся в мои волосы, прижимая меня к себе так крепко, что мне стало больно от сильных его объятий.
— Мара… О Мара… Я схожу с ума… Я схожу от тебя с ума, правда. Где ты этому научилась?
— У тебя, — голос мой звучал тихо — слишком много было потрачено сил.
— Это правда было невероятно. Мне очень понравилось.
— Я рада. Я хотела доставить тебе наслаждение и себе тоже.
— Ты доставила. И я очень рад, что ты правильно поняла мои слова. Ты ведь играла, правда?
— Нет, — серьезно, внимательно я взглянула в его лицо, — нет, я не играла.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что я так много чувствую по отношению к тебе.
— Я не могу причинить тебе боль. Я понял это, и это меня пугает.
— Почему пугает?
— Пока я не могу тебе объяснить. Позже поймешь. Я хочу только сказать, что испытываю к тебе намного больше, чем ты ко мне.
— Откуда ты знаешь?
— Просто поверь — и все. Я готов сделать для тебя многое. Но пока еще не совсем готов говорить.
— Хорошо, — я прижалась к нему, спрятала лицо на его груди, вдыхая его крепкий и пряный запах. У него был такой невероятный запах после любви!
Чувство глубочайшего покоя вдруг снизошло на мою душу. Я чувствовала такое спокойствие и такое тепло. Этот мягкий уют его присутствия наполнял всю мою душу неземным светом, и я отдала бы всю жизнь только за то, чтобы как можно дольше лежать так!
Одинокая слеза скатилась из уголка глаза и утонула в его руке, совершенно не замеченная им. Я так и не поняла, чем была эта одинокая слеза: признаком боли или счастья. Спутать было легко, ведь настоящий оргазм часто похож на агонию.
Я почувствовала едва уловимое движение: Сафин собирался встать. Мне вдруг стало больно, как будто в душе моей оборвались струны. В этот момент раздался громкий стук в дверь — такой громкий, что мы оба подпрыгнули от неожиданности.
— Это еще что такое?! — нахмурился Сафин, — кто себе позволяет?
Но договорить не успел. За дверью наперебой что-то говорили Вера и Алекс.