Чужая кровь

Сыщик, отпустив заломленные руки Карена, берет пузырек. Увидев надпись на этикетке, Городецкий резко разворачивает моего мужа лицом к себе и, водя маленькой стеклянной бутылочкой перед его глазами, говорит с ехидцей:

– Как интересно! Вы всегда «на всякий пожарный» носите с собой цианистый калий?

– Что это? – высоким голосом произносит Карен и испуганно мотает головой. – Это не мое! Как оно попало ко мне в карман?

Муж, обернувшись в мою сторону, тычет в меня пальцем:

– Это она мне только что подсунула! Прямо на ваших глазах! Так это она генерала отравить пыталась! Сразу же, едва он подписал завещание в ее пользу! Вот гадюка!

Я сначала теряюсь от такой наглости, а потом, забыв про все свои ушибы, пытаюсь накинуться на этого ухмыляющегося лжеца с кулаками.

– Разберемся, – невозмутимо произносит Городецкий, без усилий останавливая мой порыв одной рукой. – А пока вам, Карен Ваганович, придется посидеть под замко́м – уж очень вы стремитесь покинуть место совершенных преступлений.

– Что значит «под замко́м»? – вскидывается супруг.

Пропустив вопрос мимо ушей, сыщик обращается ко мне:

– У вас там, на кухне, есть симпатичная кладовочка, запирающаяся снаружи. Можно ею на время воспользоваться?

– На здоровье, – с ненавистью отвечаю я, начиная понимать, что задумал Антон.

Этого гада, отравившего моего брата, действительно лучше запереть до приезда милиции.

– Пройдемте со мной, – говорит детектив и вежливо берет Карена под локоть.

Похоже, моему мужу тоже становятся ясны намерения Городецкого, и он, вывернувшись из захвата сыщика, отшатывается от него, спотыкаясь при этом о лежащее на полу мертвое тело и роняя из рук сумку с вещами.

Антон ловит Карена за рукав пиджака, ставит на ноги, а затем легким движением выворачивает ему кисть. Со стороны кажется, что он просто держит моего мужа за руку, но Карен сразу полуприседает от боли, сморщив лицо, и замирает.

– Давайте не будем обострять ситуацию и вынуждать меня применять силу, – по-прежнему ровным голосом произносит Городецкий.

Да, противники явно в разных весовых категориях: детектив выше моего супруга чуть не на полголовы и раза в два шире в плечах.

Карен гордо вскидывает подбородок:

– Отпустите. Я пойду сам.

Антон, пожимая плечами, ослабляет захват. Муж высвобождает вывернутую руку и добавляет, сверкнув глазами:

– Вы мне еще за это ответите.

* * *

Втолкнув Карена в кладовку для продуктов, где не так давно проходило ночное свидание моего брата с Лидой, сыщик подает «арестанту» табуретку и закрывает за ним дверь.

Муж тут же начинает колотить в дверь ногами:

– Не имеете права! Выпустите меня, сволочи! Да тут ни черта не видно!

Фрося, испуганно наблюдавшая за водворением Карена в темную каморку, наконец набирается храбрости спросить:

– Аленушка, за что вы его туда?

Я делаю страшные глаза:

– Не вздумай его выпустить. Это он… Андрюшку. И Деда тоже пытался отравить… Скоро приедет милиция, заберет его.

Домработница шумно ахает, на пару секунд прикрывает рот ладонью, а потом с неприязнью произносит:

– Так ему и надо, аспиду! Он мне всегда не нравился. Чуяла я в нем гниль какую-то нутряную…

Я перебиваю Фросю:

– Дед уже знает, что ему снова пытались подсыпать яд?

– Так мне ж с кухни было не велено выходить. А кроме меня кто ему еще расскажет?

– Я ему сообщил эту новость, – откликается Антон, встревая в наш с Фросей разговор.

– И как он отреагировал? – спрашиваю я у детектива.

– Он сильно испуган.

– А про Андрюшку он уже знает?

– Да.

– И что он сказал?

Городецкий отводит глаза и виновато отвечает:

– Сказал, туда ему и дорога. Что жил, мол, как дурак, и умер по-дурацки.

У меня от злости аж темнеет в глазах. Я сжимаю кулаки. Вот это эгоизм! Если бы в этот момент у меня в руках оказался цианистый калий, забила бы в глотку Деду весь пузырек за такие слова!

В этот момент Антон спрашивает у Фроси:

– Как вы считаете, кто и когда мог отравить завтрак Федора Семеновича?

Домработница восклицает:

– Это не я! Богом клянусь! Зачем мне его убивать?

Голос Городецкого становится вкрадчивым:

– Ну, скажем, из чувства мести за желание жениться на своей сиделке, а не на домработнице.

Лицо Фроси сначала бледнеет, потом идет красными пятнами:

– Скажете тоже… – она отводит глаза в сторону. – Кто я такая, чтоб на мне генералам жениться…

– А кто же тогда подсыпал яд в еду, приготовленную вашими руками?

Домработница, опасливо покосившись на дверь кладовки, вполголоса отвечает:

– Я вам говорю: Федору Семеновичу захотелось парную котлетку. Я пораньше встала, да котлет наготовила, а потом одну на тарелочку выложила чуть остудить – Федор Семенович не любит с пылу-жару…Так вот он, – Фрося указывает взмахом подбородка на запертую дверь, – тут с утра крутился, вроде как завтракал, а потом еще и мадам заходила, как всегда за стаканчиком воды, чтобы запить свои таблетки. Я за ними не следила, что они тут делали: сама туда-сюда шастала – у меня ж куча дел, а тут еще и Федор Семенович на руках… Но этот, – она снова бросает взгляд в сторону кладовой, – этот мог травануть. Уж я таких знаю – и родную мать готовы на тот свет отправить, если через то какая выгода им будет…