Чужая лебединая песня

– Вот. – Задыхаясь от быстрой ходьбы, она положила перед Тимуром цветную фотографию размером десять на пятнадцать сантиметров в лаконичной серебристой рамке – очевидно, та стояла на ее рабочем столе.

Это был тот же снимок, что и в смартфоне. Те же ярко-голубые, словно из горячей эмали глаза, а в них такая искренняя радость, что губы сами собой растягиваются в улыбке, а на глаза наворачиваются слезы умиления. Но Тимур понимал, что не ради этих слез главбух бегала за фотографией. Постарался посмотреть на нее через фильтр человека-сухаря, безразличного ко всем радостям жизни, и увидел. Мощные покатые плечи, крупные руки кормящей матери, не заморачивающейся проблемами здорового образа жизни, совсем не походили на тонкие руки и острые мальчишеские плечики девушки за рулем автомобиля.

– Ну, что скажете? – нетерпеливо поинтересовалась Римма Кондратьевна.

– Соглашусь с вами, ваша Лариса несколько… – В поисках нужного слова Тимур сделал паузу.

Главбух закончила его мысль:

– Несколько упитаннее.

– Ну, как-то так, – согласился Тимур.

– И еще. – Римма Кондратьевна положила перед Тимуром книгу в тонкой обложке, на которой красный спортивный самолет спасал трех котов, очевидно, потерпевших кораблекрушение.

«Никогда не теряй надежды», – гласила надпись над бурлящими волнами. Несмотря на общий трагизм ситуации и выпученные от ужаса глаза котов, выглядела картинка довольно комично и совершенно не вязалась в понимании Тимура с внушительным видом Риммы Кондратьевны. К удивлению Тимура, чьи эмоции всегда оставались загадкой для собеседника, женщина инстинктивно почувствовала его недоумение и, нисколько не смущаясь, пояснила:

– Это я для дочки покупала. Она у меня страшная кошатница.

И снова лицо главбуха окрасилось нежностью. Не волной, как при воспоминании о внуке, скорее, рябью. Суровая Римма Кондратьевна всем сердцем любила своих отпрысков и не считала нужным это скрывать.

– Я знаю, – продолжила она, – что вы уже в курсе нашего разговора с Ларисой здесь, в этом кабинете, в ее последний день.

Тимур кивнул – он не считал нужным скрывать свою осведомленность.

– Но в этот же день мы встретились еще раз. Я возвращалась с работы. Настроение – хуже некуда. По дороге зашла в супермаркет, торт купила, блокнот этот. – Римма Кондратьевна взяла кошачью книжицу, веером перелистала разноцветные страницы. Тимур заметил на первых страницах какие-то надписи и схемы. – Смотрю – а у подъезда Ларисина машина. Она меня увидела, посигналила, садись, мол. Я сумку и торт поставила на заднее сиденье, сама села вперед, рядом с ней. Лариса повернула ключ зажигания, выехала со двора. Всё молча, лицо каменное, но злости нет, какая-то страшная тоска, разочарование. Или это была просто усталость? Теперь уже и не узнать. Остановились возле кафе, и Лариса предложила зайти. Я, конечно, удивилась – первый раз за все годы совместной работы она меня пригласила в чужое кафе. В «Пушкин» – да, а по чужим она ходить не любила. Она даже свадьбу в «Пушкине» праздновала.

Зашли мы. Я сразу поняла, что Лариса здесь ни разу не была, иначе бы выбрала кафе получше. У официанта – на вид школьника – челюсть отвисла, когда он нас увидел. У них контингент – все больше молодежь. Мебель – пластиковая, скатертей отродясь не водилось, в меню – гамбургеры, картошка фри, пиво, кола.

Лариса заказала кофе, сели мы за угловой столик. Тут она и говорит: «Зови Игоря».

Я сразу даже не поняла, о ком идет речь. Какого, спрашиваю, Игоря. А она отвечает: «Васильевича, какого же еще».

Игорек, конечно, струсил, но приехать – приехал. Пока он по пробкам – день-то рабочий уже заканчивался – добирался, Лариса мне и выложила свои мысли.

Я, говорит, обдумала случившееся и пришла к выводу, что во всем этом есть свое рациональное зерно. Я хочу, чтобы все шло так, как идет. Разложим яйца по разным корзинам: «Пушкин» производит пиво, а вашей фирме полностью передаем реализацию. Вот только я хочу, чтобы вы – на этой фирме или новую создадите, мне все равно – открыли паб для Феликса. Что-то типа клуба, где он будет реализовывать свое пиво. Ты понимаешь, о чем я.

Да, я прекрасно понимала. Видела один раз, как Феликс варил корни, даже не помыв их предварительно, и ложкой собирал с поверхности варева жучков и грязь. Или кислое тесто из ячменной муки смешивал с водой и оставлял бродить. Запах при этом такой, что рядом с чаном стоять невозможно. А ему хоть бы хны. Температуру меряет, что-то в тетрадочку записывает. – Римма Кондратьевна помахала блокнотом с котами.