Чужая мать

Женька выбежал, а вслед за ним, пофыркав одеколоном из пластмассового флакончика, выполз на божий свет и сам Нефедов. «Батюшки, как хорошо-то!» И прибавил шагу.

Розовая чайка безбоязненно подлетела издалека, с середины озера, и села на воду возле самой песчаной полоски. Что-то тут же щелкнуло в озере. Розовая лягушка спрыгнула с листа кувшинки, как с острова, и опять что-то щелкнуло. Нефедов начал присматриваться... Осока, кувшинки, чистое пятно воды, готовой заблестеть... И — соломенная шляпа с бантом плавает на воде и пламенеет на восходе.

— Вера!

Она отняла фотоаппарат от глаз и улыбнулась. А! Это фотоаппарат и щелкал в озере. Над водой была не только шляпа, но и голова...

— Фу ты! — облегченно вздохнул Нефедов. — Что ты там делаешь?

— Снимаю.

— Кого?

— Чайку, лягушку...

Вера начала выбираться из воды, раздвигая осоку и кувшинки. Она выходила на берег в это утро, заблестевшее вдруг, потому что отгорел рассвет и показалось солнце. Нефедов оглянулся, увидел рядом Аркадия Павловича в кожаных шортах и панаме и показал на Веру:

— Моя жена!

Аркадий Павлович не сказал: мы ведь знакомы, он радостно развел своими длинными руками и крикнул раньше, чем Вера выступила из воды на берег:

— Здравствуйте, Вера, друг Любви и Надежды!

— Доброе утро, люди! — откликнулась она.

— Редкая красавица, — сказал Аркадий Павлович.

— Спасибо, — ответил ему Нефедов. — Порядок!

— Что вы имеете в виду?

— Тсс!

Вера подошла, и, чтобы показать, что у них свой, деловой разговор, Нефедов покашлял и неожиданно объявил:

— У вас, значит, кибернетика с психологией, а мы делаем новую свеклопосадочную машину!

— Ого! Интересно!

Над всем лагерем по радио колокольно раскатился голос культурника, призывающего записавшихся через десять минут на посадку в автобус. Вера побежала:

— Я быстренько оденусь!

— А я уже готов, — сказал Аркадий Павлович, приподняв целлофановый пакет с термосом и едой в бумажных свертках.

— Наша машина клубни мнет, — вздохнул Нефедов. — Директор хотел послать меня в совхоз, на словах доказать там, что машина хорошая, а я — сюда! Спасся бегством, благодаря Вере.

Аркадий Павлович вдруг помрачнел:

— Это стыдно.

— А что было делать?

— Воевать с директором. Вы — инженер!

— Рядовой, — ответил Нефедов, будто это извиняло его.

Аркадий Павлович посмотрел в упор:

— Без рядовых еще не выиграли ни одной битвы! Никогда и нигде! Во всей человеческой истории...

Подошла Вера в сарафане из джинсового материала и протянула мужу клеенчатую сумку:

— Это тебе нести.

— Нет, — ответил он, — я с вами не еду.

— Новости!

— Это Волга, это неповторимо! — первым включился в уговоры Аркадий Павлович, а Нефедов скорчился:

— Зубы... Сил нет! Думал, вытерплю, а...

— Господи! — заволновалась Вера. — Куда же ты?

— В райцентр, — еще труднее выговорил Нефедов и совеем уже непонятно промычал, что там он найдет врача и вылечится. — Пока вы сюда, я туда...

— Я виноват, — расстроился Аркадий Павлович. — Долго сидели у костра, и вас продуло!

— Что вы! — провякал в ответ Нефедов. — У меня это часто бывает. Вы посмотрите там за моими... Хорошо?

Он молча взял у Веры сумку, отдал Женьке и на опушке, с которой уезжал автобус, еще долго стоял печальным изваянием, прижав руку к щеке.

5

И не видел, как проталкивался автобус среди берез, иногда перемежавшихся соснами. Они росли в такой непроглядной лесной тесноте, что дорога скоро стала казаться тропой, а лесу все не было конца. И под колесами был не асфальт, а трава, и в старых колеях держалась свежая вода от дождя, отражая зелень листьев и хвои, и ромашки заглядывали в воду с обочин.

На пеньке у дороги сидел заяц — непуганый, хотя и большой, — до тех пор сидел, пока автобус не подкатил почти вплотную. Вера «щелкнула» раза три, как он длинными скачками убирался с придорожного пенька в березовую гущу. А главное, не увидел Нефедов терема, в котором рождалась Волга...

И какой умелец сколотил его, уснастив затейливой резьбой? Кто раскрасил? Маленькая сказочная избушка желтела на зеленой поляне среди рослых берез, и солнечные лучи перебирали их трепещущие листья. Вековая березовая роща шевелилась вокруг терема, накрытого острой крышей, как шлемом. А из-под него вытекал тонкий ручеек и тут же нырял в осоку...

У распахнутой дверцы терема толпились приехавшие. Одни входили, другие выходили. Вера навела на них фотоаппарат, и все повернулись к ней, быстро построили группу, обхватили друг друга за плечи, заулыбались, а потом стали давать адреса на мятых бумажках, а иногда на остатках от разорванных сигаретных пачек, чтобы когда-нибудь получить карточку.

В белой рубашке апаш между березами бродил турбазовский культурник, похожий на борца, и с равномерными паузами привычно торопил любопытных, поднося к губам дребезжащий мегафон. Его стальной голос звучал раскатисто и сурово, как будто он поднимал людей в атаку.

— Быстрей, товарищи, быстрей! Все слышали? — спрашивал он и сам себе отвечал: — Все до одного слышали!

Вера схватила Женьку за руку и обежала терем, а мегафон со стальной неумолимостью предупреждал за спиной: