Чужая мечта

Топая по заросшей бурьяном дороге, я в который раз задумался о том, как мне выкрутиться из создавшегося положения. Кто виноват и что делать? Собственно, свою задачу я выполнил и даже перевыполнил: Корнеев Иван Петрович в Зоне! И обратного пути у него уже нет.

В основном мысли привычно уже витали где-то между: «валить при первой возможности» и «подождать, чем закончится». У каждой из этих посылок были очевидные плюсы и минусы, и четкого плана действий никак не складывалось. Но! Любопытство, будь оно неладно! Видимо, придется «подождать, чем закончится», а потом «валить при первой возможности».

Корень молчал уже полчаса, восстанавливая дыхание, сбившееся во время нашего исторического забега, но все-таки не выдержал и спросил:

— Слышь, Макс, а как там — в Антарктиде? Я везде был, даже в Гренландии пролетом как-то раз оказался, а туда не заносила нелегкая. Холодно, ага?

— По-разному, Петрович. Полушарие южное — зима летом, лето — зимой. На «курорте» — на станции Беллинсгаузена даже выше ноля температура иногда поднимается. В январе. Был там пару раз по делам — благодать!

— А в Мирном?

— Ветрено, но тоже тепло, — ответил я, обходя полыхающую короткими молниями «электру», расположившуюся на дороге, — редко ниже сорока бывает. В среднем — десять-пятнадцать. На ветру холоднее, конечно. А иногда, когда ветер уляжется, так тихо бывает, что можно без крика за пару километров переговариваться.

— Без рации? — недоверчиво переспросил Корень.

— Да. Акустика волшебная! Гладкий лед, воздух морозный — далеко слышно.

— Народу много?

— Летом много, некоторые даже на отдых туда едут, а зимой человек сорок постоянно.

— А чего ж врут про полюс холода, что круглый год выйти невозможно на улицу?

— Не, Петрович, не врут. Антарктида, она ж большая — где-то, в основном по побережью, тепло, где-то не очень. На станции «Восток», она рядом с Южным полюсом, почти минус девяносто бывает зимой, да и летом выше минус двадцати никогда не поднимается, влажность — ноль, высота над уровнем моря — три с половиной тысячи метров, кислорода мало, дышать нечем, ветер до тридцати метров, полгода темень непроглядная, вот и погуляй при таких условиях.

— Ты там был? — Петрович догнал меня и пошел рядом.

— Я что, больной? Да туда, кроме самых отмороженных яйцеголовых и не берут никого. Я вообще там немного где бывал — Мирный, Беллинсгаузен, разок к французам ездили на Дюмон д'Юрвиль.

— А пингвинов видел?

— Ага, — черт, привязалось словечко! — Даже охотился на них. Не на жареху, конечно, а так — окольцевать, датчик подвесить. Мест красивых навидался — такого нигде больше нет. Выезжали на Кровавый водопад, очень будоражит воображение.

— На самом деле кровавый?

— Нет, конечно. Сульфат или сульфит железа, растворенный в воде. Но выглядит страшно, до мурашек. Или настроение такое было?

— А на самом Южном полюсе кто-нибудь есть?

— Станция Амундсен-Скотт, пиндосы там сидят, до ста пятидесяти-двухсот человек одновременно бывает, зимуют человек пятьдесят, кабак у них там, почта, магазин, научная база с нашей не сравнить. Скважину прокопали в два с половиной километра. Нейтрино ищут, темную материю. Чуть помягче климат, чем на Востоке. Теплицу поставили, помидоры-баклажаны круглый год. Но я там не был, люди рассказывали.

— А что за люди там живут?

— Люди? О, Петрович! Про этих людей нужно, блин, песни слагать. Или гвозди из них делать, как предлагал великий пролетарский поэт. Доктор наш сам себе без наркоза аппендицит вырезал. Зимовщики на Востоке восемь месяцев без электричества и отопления прожили. Прикинь — за бортом минус семьдесят, связи нет, света нет, а они живые! Мистика! Американка сама себе химиотерапию проводила. Но это все еще до меня было, давно. А так вообще — люди как люди. Работают, любят, иногда, редко правда, морды друг другу бьют. Романтики. Я так думаю, люди хотели космонавтами стать, но на всех «Союзов» с «Апполонами» не хватило, вот и носит их нелегкая по полюсам — затраты меньше, экстрим тот же, даже круче.

— А ты там чего делал? — Петрович уже давно перешел ту грань, когда формальный допрос сменился обычным любопытством и, похоже, болтовне моей поверил. Правы те, кто говорит, что врать нужно с максимальным количеством правдивых подробностей. А самых правдивых подробностей я начитался и запомнил на десять антарктических зимовок. Единственная неправда моей повести была в том, что я никогда в жизни даже экватор не пересекал.

— От тебя и орлов твоих прятался.

— Ага, это понятно, а занимался-то чем? Тоже нейтрино ловил?

— Нет, по хозяйству больше. Дизель там установить-запустить, антенную мачту подварить, самолет погрузить-разгрузить. Вот так как-то.

Корень замолчал, переваривая информацию. Давай, дружок, мучай извилины.