Надо же, за два дня… Никому бы ни за что не поверил, если бы сам не влип. Насколько было бы проще, если бы это была не Ксюшка, а какая-нибудь другая… Какая другая? Алексей попытался вспомнить лица известных красавиц, топ-моделей каких-нибудь, что ли… Как их там зовут? Имена не вспоминались. Лица тоже не вспоминались. Лица тоже не вспоминались. Да что же это такое? Ведь нравился же кто-нибудь? Вот Ларка, например. Он ее даже любил. Кажется. Конечно, сейчас трудновато вспомнить, за что он мог любить это довольно глупенькое, пустое и меркантильное существо. Но ведь когда-то так переживал, так переживал… Какие у нее глаза? Светлые. Кажется, голубые. Да, точно, голубые, у всех Маркушиных жен были голубые глаза и светло-желтые волосы. А носы у них были прямые и длинные. Алексей представил себе красивое холеное лицо Ларисы и попытался убедить себя, что Лариса красивее Ксюшки. Конечно, красивей, хотя и не Мэрилин Монро. Нос, например, мог бы быть и покороче. Например, как у Ксюшки. На воображаемом портрете Ларисы нос уменьшился и переносица покрылась мелкими янтарными веснушками. Вот, совсем другое дело. Только с таким носом совсем не гармонирует твердый Ларисин подбородок. Алексей закрыл глаза и мысленно примерил к Ларисиному лицу с Ксюшкиным носом несколько подбородков разного фасона. Вот этот подходит, но теперь овал лица не тот. Скулы должны быть повыше. Щеки круглее. Брови тоньше. Лоб выше. А ресницы! Эти наваксенные щетки совершенно неуместны! Ресницы должны быть пушистые, лохматые, с выгоревшими до желтизны кончиками… А волосы должны быть светло-каштановыми, с золотым блеском на заворачивающихся в кольца концах… Засыпая, Алексей представлял себе женское лицо, которое он сам придумал. Идеальное лицо. Вот что ему всегда нравилось. Вот что он всегда искал… Ой, а глаза-то у нее какие? «Открой глаза», — обратился он к идеальному лицу, немного тревожась, что глаза будут какие-нибудь не такие. Лохматые ресницы дрогнули, поднялись, и на Алексея глянули теплые медовые глаза. «То-то, — сказал он умиротворенно. — Я так и знал, что это ты». И уснул. Ему снилось, что они с Ксюшкой сидят в гамаке, она — у него на коленях, в кольце его рук, уткнувшись лицом в его плечо… Совсем как тогда. Только не плачет, а смеется. «Ты чего смеешься?» — хочет спросить Алексей, но не спрашивает, а сам начинает смеяться… Ксюшка отстраняется от него, удивленно таращит глаза и подозрительно спрашивает:
— Ты чего смеешься?
Алексей, продолжая смеяться, проснулся, открыл глаза и встретился взглядом с Ксюшкой. Ее лицо близко-близко… Лицо, которое он сам придумал. И искал всю жизнь.
— Ты чего смеешься?.. Я тебя не отлежала? — озабоченно спросила Ксюшка, поднимая голову с Ольгиного пледа, который лежал на ее дорожной сумке, которая, в свою очередь, лежала у него на коленях. Вон как она устроилась, пока он спал. А он спал… во дурак-то. Ксюшка заворочалась, устраиваясь рядом с ним, и потянула плед с его колен на свои. — Ты извини, я тебя будить не хотела. У меня шея затекла, прямо ужас какой-то. Все сидим, сидим, сидим… Давай ты так же полежи, если хочешь… — Она устроила плед у себя на коленях и похлопала по нему ладошкой. — Ну, давай. Хочешь?
Еще бы ему не хотеть. Его как магнитом тянуло положить свою дурную голову ей на колени. И обхватить руками тоненькую змеиную талию. И уткнуться лицом в солнечное сплетение. И услышать, как бьется ее сердце. И пить ее волшебный запах. И ловить губами ее дыхание.
Ну да… И испугать ее до полусмерти?
Машина мягко сбавила ход, вильнула вправо и остановилась.
Ольга оторвала руки от руля, закинула их за голову и сладко потянулась, зевая и вертя шеей.
— Ксюш, — сказала она, не оглядываясь. — Пойдем-ка, ты меня немножко проводишь. А то темно очень, а я с детства темноты боюсь.
— Ты? Боишься?! — Ксюшка недоверчиво засмеялась, но с готовностью выпрыгнула из машины, подождала, когда выйдет Ольга, и они обе пропали в темноте за придорожными кустами, негромко переговариваясь.
Казимир тоже вышел из машины и принялся обходить ее кругом, пиная носком тяжелого ботинка скаты и время от времени что-то трогая руками. Вернулся, сел на свое место и неожиданно сказал:
— Сестренка у тебя классная. Я думал, таких девочек уже и не бывает.
— Это не сестренка, — отозвался Алексей не сразу. — Но в одном ты прав: таких девочек больше нет.
Казимир оглянулся, в темноте присматриваясь к Алексею, удивленно хмыкнул и почему-то виновато сказал:
— А я думал — сестренка. Вы вроде похожи. Да и вообще друг с другом — как родные. Ну, понимаете друг друга. Даже без слов. Прямо как телепаты какие-нибудь. Во повезло тебе, парень.
— Ксюшка — чужая невеста, — с трудом сказал Алексей. И думать-то об этом он не мог, а уж вслух произнести и вовсе противно было. — Причем невеста моего друга.
Казимир отвернулся, посидел молча, вздохнул и с досадой пробурчал:
— Почему-то это всегда так. Если чего-то стоящее — так обязательно чужое. Друг-то хоть хороший?