Чужая невеста

Да, но это все они говорили. А он-то что говорил? Не мог же он молча всю эту дурь слушать…

— Ксюш, — однажды спросил Алексей посреди оживленной беседы о преимуществах клевера по сравнению с другими многолетними травами. — Ксюш, как ты думаешь, я много глупостей болтаю?

— Ужасно много, — с готовностью сказала Ксюшка. — А я?

— А ты еще больше, — злорадно ответил Алексей.

Они отработанным жестом щелкнули друг друга по носу и тут же заговорили о том, какая хорошая игрушка этот радиотелефон, по которому всегда можно поговорить…

А потом ни с того ни с сего пошел дождь. И тут же многострадальная «Нива» Алексея на своей стесанной резине села в жидком черноземе прямо в пятидесяти метрах от крыльца — и это еще не на самом плохом участке дороги. Ругая себя самыми последними словами — причем вслух, — он снял свежие колеса с прицепа, вынул запаску, торопливо ставил их под дождем, с сомнением посматривал на оставшееся незамененным колесо и утешал себя тем, что не гололед все-таки. Или все-таки лучше на Кобыле? А, ладно. На Кобыле он хорошо, если за два часа доберется. А Ксюшка ждет. А ждет Ксюшка?

Он вернулся в дом, быстренько умылся, молча выслушал Веркин гудеж по поводу своего намерения ехать в такой дождь на такой рвани, позвонил Ксюшке и сказал:

— Тут я маленько задержался. Сейчас выезжаю. Ты меня ждешь?

— Конечно, нет, — отрезала Ксюшка сердито. — Ты глянь, что делается! Потоп. Сиди дома, не гуляй. Я тебя не жду.

— Жди, — велел Алексей. — Я уже еду.

И поехал.

Всю дорогу до Колосова, всю эту распроклятую дорогу он громко и выразительно рассказывал себе, что он о себе думает, и молча молился всем богам, чтобы пронесло, и обещал всем богам вечную признательность, если пронесет, и в пяти километрах от Колосова уже поверил, что пронесло, и тут посыпался густой, крупный град. Ему оставалось пройти всего один косогорчик, и косогорчик-то — так, говорить не о чем, если бы не ледяной ковер, за две секунды укрывший дорогу, и если бы не самый опасный участок этой дороги, и если бы не скорость, на которой он влез на этот участок… Чуть быстрее — и он бы прошел, наверное. Чуть медленнее — и он бы благополучно сполз назад. А может, это единственное лысое колесо…Обо всем об этом Алексей успел подумать в тот момент, когда машину бросило вбок по склону, как раз к краю оврага, а на том краю росли всего два клена, и это было большой удачей — влупиться правым боком точнехонько в эти клены, потому что хоть овраг был и не очень глубокий, но обрыв в него — довольно крутой. И еще об одном Алексей успел подумать перед тем, как приложился виском, плечом и локтем к правой дверце, — обязательно надо пристегиваться ремнем, правильно гаишники делают, что нарушителей штрафуют.

А потом он уже ни о чем не думал, потому что хоть удар и не лишил его сознания, однако боль была такой, что какое-то время он вообще боялся пошевелиться, боялся открыть глаза и даже вдохнул не сразу. Наконец медленно выпрямился, цепляясь за руль, осторожно устроился на круто накренившемся сиденье. Потрогал пальцами голову… Кровь. Не считая того, что прямо под пальцами шишка растет. Ну, это мы переживем. Где тут аптечка? Вот она аптечка… Где тут у нас зеркало? Вот оно зеркало… Хор-р-рош. Сейчас еще лучше будешь. Черт, какой садист этот йод выдумал…

Он медленно бинтовал голову, морщась при мысли о том, что подумает мать, когда увидит его с этой повязкой. Если кровь перестанет идти, бинты надо будет перед домом снять. Интересно, удастся вытащить машину? Лебедка у него всегда с собой, но по этому ледяному ковру он и сам-то наверх вряд ли доберется. Ладно, подождем. Град надолго не бывает. Вот сейчас пройдет — и займемся делом. А пока спокойно посидим, подумаем… Например, о том, что в принципе все-таки пронесло. По большому счету. А Кобыла могла бы здесь и ногу сломать. И что бы тогда он делал? А сейчас, если даже и не вытащит машину, спокойно оставит ее здесь и пойдет пешком. Его Ксюшка ждет…

— Алеша! — Ксюшкин крик был полон такого отчаянья, что Алексей вынырнул из сна мгновенно, без перехода, и за долю секунды вспомнил, что случилось, и тут же увидел бегущую в пелене дождя Ксюшку — в джинсах, свитере, резиновых сапогах и прозрачной пластиковой накидке с капюшоном, изгвазданную с ног до головы, с круглыми, полными черного ужаса глазами, с серым лицом… Он рванул ручку дверцы, заторопился, пытаясь выбраться из машины, задел плечом руль и замычал от боли — он и забыл, что плечом тоже приложился как следует… Ксюшка скользила по раскисшему склону, не отрывая глаз от Алексея, протягивая к нему одну руку, а другой прижимая к груди какой-то бесформенный сверток. Господи, как она испугана…

— Что ты? — Алексей поймал ее почти на лету, потянул в машину, отодвигаясь на соседнее сиденье, не выпуская ее рук и с тревогой заглядывая в глаза. — Что случилось, маленькая? Что с тобой? Ты почему здесь?

Она неловко полезла в машину, мертвой хваткой вцепившись в его руки холодными мокрыми пальцами, с ужасом глядя на его забинтованную голову, коротко хватая воздух бледными губами…