Чужая осень (сборник)

Спасибо тебе, Витька, за нелегкую науку. Заканчивая школу, я уже мог сравнительно легко справиться в драке сразу с двумя соперниками, и как-то постепенно отстали получавшие серьезные повреждения маркизики, пристававшие ко мне по инерции, уже будучи женатыми. И думал я, выслушивая на уроках обществоведения слова о социальной справедливости: где же она? У моего вечного соперника есть все, даже собака по последней моде, а у меня не всегда на кино хватает.

Детство, детство… Любой ценой вернуть давнее лидерство. Витька пришел на выпускной вечер во всем с иголочки, туфли на нем — папа двести колов отвалил. Да разве один такой Витька был в нашем классе. Целый клан, особняком держалась маленькая элита, попробуй к такой приблизиться. А я до выпускного так и не дошел: сшили мне на заказ первые в жизни брюки — на целый костюм у мамы денег не хватило. И забился я от такой несправедливости в старый подвал нашего дома, прикуривая одну сигарету от другой. Как мне хотелось побывать на том выпускном вечере, который раз в жизни только-то и бывает. Не довелось…

В вузе конкурс — десять человек на место, у меня аттестат с одной «тройкой», естественно, по физкультуре. Не ходил я в школьный спортзал, наивно намекнул учителю, мол, чему мастера спорта перворазрядник научит? А в результате получил заслуженной оценкой по носу.

Поступил все равно, бесплатно, кстати, спортсмены в гуманитариях — редкость. Витька для проформы ходил на экзамены в медин: у его папы все схвачено. Стал наш Витька доктором, только к такому попадать, лучше самому повеситься. Не тот сейчас Витька, не тот. Папашу его доблестного несколько раз из кресла в кресло перебрасывали, чтоб очередное дело развалил, а потом и вовсе выгнали на персональную пенсию.

Витька все привык из его рук получать, поддержка внезапно закончилась, а что он сам умеет? Встречались мы редко, но несколько лет назад я увидел стоящего на остановке трамвая своего старинного неприятеля в костюмчике явно не от Кардена. Победил его в жизненной схватке, но не знает никто об этой победе, как и о том, чего она мне стоила. А тогда, упиваясь свалившейся радостью, подъехал к нему на недавно купленной машине и подвез домой. Странно, будто исчезли долгие годы глухой вражды и мы вспоминали родную улицу, потерявшихся на жизненном пути пацанов: кто ходит в море, кто в шофера подался, кто в зону загремел, а очкарик — тихоня, за которого даже девчонки заступались, говорят, вообще в донельзя засекреченном заведении создает какую-то бомбу, чтобы осчастливить человечество очередным научным открытием.

Разъехались ребята, особенно наиболее толковые. Потому что наш город создан, чтобы производить таланты, а его меняющиеся отцы, словно сговорившись, во все времена стремились довести их до общего знаменателя. И расцветают теперь эти литературно-музыкально-художественно-научно-экономические таланты в Париже, Нью-Йорке и даже в Москве. И расплакался тогда Витька, что врач из него, как из рыбы шашлык, а я неожиданно для самого себя очень скоро устроил его заведующим книжного магазина. И не напоминает о себе моя дубленая не без его помощи шкура, когда захожу к Пономареву за очередной партией литературы, а Витька, как само собой разумеющееся, принимает от меня в презент конфеты. Только конфеты. В громадных подарочных коробках. В память о том, что во времена его королевания именно этот шоколадный арсенал долго служил делу моего физического воспитания. Может, это мальчишество, только понимаю — не Витька причина, что я тот, кем стал. Сам во всем виноват. А отступать поздно. Да и незачем…

— Ты спишь?

— Нет, дорогая, я думал о тебе.

Почему бы не сделать женщине приятное? Тем более, что она позволила мне огромную роскошь хоть немного побыть самим собой.

— К чему все это? — начинает искать пути к отступлению Марина, — все равно у нас ничего не получится. От Вени не уйти.