Чужая осень (сборник)

— Значит, средства стоят цели, — невольно вырвалось у меня, так что пришлось добавить к сказанному: — Пять тысяч долларов, Игорь. Но я готов к тому, что расходы увеличатся. А соответственно и твоя доля. Говорят, «Кодак» снова подорожал. И напрасно ты утомляешь меня деталями. Давай договоримся, сценарий я в общем и целом одобрил, через две недели кассета должна быть здесь.

— Значит, ты хочешь… — не сдавался Игорь.

— Ничего я не хочу, — чуть повышаю тон, — твои затеи меня не касаются. Раньше нужно было советоваться. И не строй из себя целку — решение ты принял самостоятельно, еще до того, как появился здесь. Я скажу тебе честно, мне не нравится твое, подчеркиваю, твое решение, от него воняет сильно. Мы никогда так не работали. Это все равно, что взять у человека товар и вместо того, чтобы расплатиться с ним, причем по расценкам куда выше государственных, проломить ему голову. Можешь только утешаться тем, что люди, против которых мы играем, столько сограждан нагробили — ты их пожизненно не реабилитируешь. Но все-таки я предпочитаю работать без применения их методов.

— Ты тоже себя успокаиваешь, — выдал мне Бойко.

Так он еще и наглеет, хочет доказать, что я куда хуже его, вынужденного считаться с моими требованиями по соблюдению максимальной безопасности операции. Сейчас я тебе покажу, борец за справедливость, реабилитатор поганый.

— Хорошо, — говорю Игорю нарочито спокойным голосом. — Старичка придется убрать. На карту поставлено слишком многое. Ты это хотел услышать? Я сказал свое слово.

По лицу Игоря не было видно, что он испытывает хоть какое-то облегчение.

— Иди, Игорек, — ласково сказал я и чуть тише добавил: — Приводи приговор в исполнение.

Когда Бойко был уже возле двери, я медленно достал сигарету, ожидая, обернется он или нет. Игорь взялся за ручку, потянул ее на себя, я прикурил белую стомиллиметровку «Пэлл-Мэлла», а затем тихо сказал:

— Игорь, постой.

Бойко недоуменно посмотрел в мою сторону, но тем не менее снова уселся в кресло у журнального столика.

— Значит, говоришь, артист старенький, больной? Жалко тебе его. Хорошо, давай попробуем его пожалеть сообща.

— А как? — спросил Игорь, явно не видящий выхода из создавшегося положения.

— По-видимому, я набрался от тебя приступов сентиментальности, значит, оба мы стареем, как артист. Сколько этому пенсионеру?

— Под восемьдесят..

— И живет, ясное дело, шикарно.

Игорь криво усмехнулся. Ну, конечно, типичная для советских пенсионеров картина, независимые государства в меру сил подгоняют их к могиле, а нам совесть не моги позволить ускорить этот процесс. Да я б на месте пенсионера этого, артиста драматического, счастлив был, если б кто-то пресек мои страдания. Зря что ли в наши интересные дни многие пенсионеры начинают увлекаться спортом, а именно — прыжками вниз головой из окон на асфальт.

— Старик одинок? — серьезным тоном спросил я.

— Сын есть. Лет десять назад в гости приезжал.

— Значит, так. Грех на душу не возьмем. Ты со своим «Факелом» помогаешь необоснованно репрессированным? Словом, выдернешь дедушку из его квартиры на природу. В санаторий круглогодичный. Отвезешь в лес, туда, куда мы ездим на охоту. Скажешь леснику, что это твой двоюродный дядя — пусть старичок коротает с этим природоохранителем зимние вечера и дышит летним воздухом еще хоть двести лет. Скажешь, я просил, лесник не откажет. И конечно, эквивалент в местной валюте, на пансион — двести баксов в месяц. За эти деньги лесник будет молиться, чтобы дед его пережил.

Игорь изумленно смотрит на меня. Ну что, Бойко, куда девалась твоя наглость, смотришь на меня еще преданней, чем Джульбарс на родную заставу. Так кто из нас лучше, Игорек? Ты же за такие деньги всех своих необоснованно репрессированных по второму разу бы перестрелял.

— Мне кажется, Игорь, ты куда-то спешил, — замечаю я, пока Бойко не начал распространяться вслух. — Не забудь артиста успокоить, мол, кино не будет, денег на съемку нет, потому что в нем секс отсутствует.

На лице Игоря теперь уже проявилось полное облегчение и он решительным шагом двинулся к двери.

— Да, прибавил я тебе забот, Игорек, — спокойно замечаю вслед открывающему дверь Игорю, — зато совесть чиста.

И после того, как Бойко плотно прикрыл за собой дверь, тихо добавляю всего одно слово:

— Палач!

31