Чужая осень (сборник)

— Насколько я знаю, он совался и в не такие места. Но главная опасность — ты сам. Я тебя дома оставлю, а ты — тут же на войну. Смоешься, смоешься, кроме снотворного у тебя в запасе миллион штучек есть.

— Ну ты просто с Сабиной спелся, — бормочу я. — Никуда я из дома не выйду. Слово.

— Своим словом перед собой красуйся. Верить — не моя специальность. А оттуда, где будешь, неприятности с твоей стороны мне не грозят.

— Ты хочешь спрятать меня в тюрьме? — от Рябова и такого варианта ожидать можно. А чего, морг тоже хорошее место, кто там живого человека искать будет?

— Я же говорю, отдохнешь, — примиренческим тоном успокаивает Рябов, — причем здесь тюрьма?

— Только ты мной в последний раз командуешь, — пробормотал я для очистки совести.

— Конечно, — тут же согласился Рябов. — Если бы не серьезность ситуации, ты бы сам говорил, что делать.

Дипломат хренов, заставляет делать по-своему, доказывая при этом, что подчиняется мне. Сейчас я тебе настроение немного подыму.

— Марина со мной будет? — невинным тоном спрашиваю я, доказывая тем самым, что подчиняюсь решению начальника службы безопасности.

— Такая женщина, — заговорщицки подмигнул мне Рябов, — я бы на твоем месте не отказывался.

— Ты уже не отказался, — замечаю в ответ.

— Что ты решил? Берешь ее с собой? — слишком нежным тоном спросил Сережа, и стало ясно: он еще не всю «Кама Сутру» на пару с Мариной изучил.

Чтобы сгладить впечатление от своего несколько глупого поведения, я очень умно ответил:

— Да нет, Сережа, по-моему, не стоит.

— Я так и думал. Поэтому приготовил сюрприз. Знаешь, кто поедет с тобой?

— Пятьдесят человек охраны, — нарочно подставляюсь, чтобы Серега получил удовольствие от своего сюрприза.

— Не угадал, — важно замечает Рябов, — с тобой поедет секретарша покойного Камолова.

— Только не это, Рябов, — взмолился я. — Пусть лучше сразу за меня возьмется легендарный ликвидатор.

38

Робинзон Крузо просидел на необитаемом острове двадцать восемь лет. И ничего, не помер, а только поумнел. Такую дельную мысль высказал на прощание Рябов, но ответить достойно я не успел, потому что бросил эту фразу Сережа уже на бегу к вертолету, а гул винтов был таким, что без мегафона до его ушей моим словам не добраться, значит надрывать глотку было бесполезно.

И вот впервые в жизни я могу сравнивать себя с великим вождем пролетарской революции, запечатленным на холсте «Ленин в Разливе». Так и тянет повесить над палаткой плакат «Жить и работать по-ленински!» А чем плохо, жил наш самый человечный человек не хило, в основном по заграницам, а что касается работы, не уверен, была ли у него когда-то трудовая книжка. Поэтому у меня ее тоже нет.

Ленину в том Разливе все-таки приходилось легче. Потому что в Музее революции есть макет его шалаша в натуральную величину, а рядом над бутафорским костром висит по-настоящему закопченный чайник, подчеркивающий жизненную правду некомфортабельных условий, в которых планировал мировую революцию наш великий вождь. У меня чайника нет. Рябов категорически запретил разжигать костер даже ночью. Компаса тоже нет, и часы мои Сережа с собой прихватил. Наверное потому, что выпало мне счастье отдыхать на берегу реки, а счастливые часов не наблюдают, даже если это «Сейко» с собственной руки. Костер я не могу распалить даже при большом желании, потому что вокруг ни кустика, ни деревца. А жечь камыш — занятие глупое. Понимая это, Рябов смилостивился и не отнял зажигалку. Я ж не партизан какой, это они могли по ночам костры палить, не опасаясь, что кто-то дым заметит. Вертолетов у врагов не было, о существовании приборов ночного видения они не догадывались. Ничего, Владимир Ильич в Разливе тоже без прибора ночного видения обходился. Но у меня очки есть. После подвала, я без них — ни шагу. Очки модные, красивые, вдобавок нацепишь их в полной темноте и любая смоляного цвета фигура тут же приобретет розовую окраску.

Зато великий Ленин мог воду прямо из реки хлебать, я же вынужден довольствоваться привезенной. Потому что напейся Владимир Ильич из любого водоема в созданном по его заветам государстве, хрен бы он завещание успел написать, не то что «Задачи вооруженного восстания».

Но шалаш у меня не ветхий ленинский, а двойная палатка, внутри которой вполне могу заниматься самообслуживанием при помощи туристического примуса «Шмель». И вместо ленинской двустволки держу при себе персональный автомат Рябова. Передавая мне «Узи», Сережа лишний раз хотел подчеркнуть, что не забудет о моем существовании в этих первобытных условиях, хотя бы потому, что не собирается расставаться с этим собственноручно пристрелянным «Узи». А что касается персонального «Маузера», то сплю, его не снимая.