Ох, черт! Что-то странное, бесформенное возникает передо мной, и я вскакиваю на диване. Встаю под скрип его пружин. Я, видимо, задремал на пару минут. Ужасное ощущение. Но теперь я не могу и глаз сомкнуть. Захожу на электронный ящик. Несколько писем от каких-то знакомых. Так, кажется. Игнорирую. Десяток сообщений на «вконтакте». Игнорирую. Не до этого. Я успокаиваюсь и пытаюсь снова задремать прямо в кресле. Спинка немного прогибается, потому что расшатано ее крепление к каркасу.
…кричу, падаю с кресла, барахтаюсь по полу и обретаю относительный покой только на диване.
Смотрю в окно. Высокое окно, характерное для дома-«корабля», сливающееся с выходом на балкон. Ночь прекрасна. Ее дыхание ощущается на пустеющих тротуарах, и я понимаю, что мне необходимо погулять. День был монотонным, дьявольски бессмысленным, и я не знаю, как выбрался из него. Теперь пора наградить себя. Еще несколько глотков из сильно похудевшей бутылки – и я готов. Я свободен…
Я свободен идти куда угодно. Это отличает меня сейчас от Анны, кстати. И от Сереги, вероятно, тоже. У них все предопределено, они прагматики, цинично выстраивающие цепи дней, событий, развлечений и обязательств. А я обладаю той незримой свободной, вкус которой невозможно познать типичному обывателю. Иногда это трудно. Но иногда – слаще меда.
Я снаружи. И снова внутри. Теперь это троллейбус. Кондуктор что-то просит меня сделать, но я лишь зловеще смотрю на него, дожидаюсь остановки и выпрыгиваю из едва открывшихся дверей. Выпрямившись в полный рост, демонстрирую опешившему кондуктору средний палец. Он показывает свой, скрюченный ревматизмом, но куда уж там ему до моей жестикуляции. У меня со школы отличные способности объясняться жестами. Меня даже глухонемые понимали. Я знал одного соседского мальчика. Он был глухонемым. Как-то мы гуляли вместе, и его сбила машина. Размазала по асфальту. Я просто не сказал ему, что переходить еще нельзя, не остановил его. Зачем? Ущербным трудно жить в этом мире. Мир принадлежит таким, как я – молодым, здоровым, энергичным. С это мыслью я сажусь в подъехавший автобус, и уже теперь…
…около метро я останавливаюсь и проверяю карманы. В автобусе было людно, и мне показалось, что кто-то шлифанул мой карман. И точно – не хватает двадцати пяти рублей. Твари. Пусть подавятся. В любом случае, это вышло выгоднее, чем…
Вагоны полупусты. В основном – заканчивающая гулять молодежь, уставшие от отдыха и возвращающиеся домой, немного стариков. Куда едут старики? Я никогда не понимал, куда они едут. Иногда по лицам некоторых из них ясно, что они уже приехали. Но утром, днем и вечером они все куда-то спешат.
Рядом со мной распухшая от избытка здорового питания барышня читает бесплатную газету. Ее заинтересовала статья о том, что в ближайшее время подорожают форель и семга. Норвегия, пошлины. Ох, ей ведь так нужна
Я поднимаюсь. Узкий тоннель. Здесь мало пространства. Кажется, стоит разогнуться в полный рост – и ударишься головой о выступ стены. Пятна людей на эскалаторе.
Я обнаруживаю вокруг себя Восстания. Прохожу к «Галерее». Смотрю вокруг. Урны. Гранитные кубы. Волны городского шума пронзаю меня, и иногда это вызывает глубинную боль и легкий озноб.
Странные ассоциации. С кем-то я здесь когда-то встречался, и мы…
Нет, что-то было после этого…
И тогда еще не было «Галереи», но уже была толпа народа, несущаяся невесть куда, был едины водоворот, но я не видел никого, кроме него, и он вел меня куда-то… Чушь! Это не важно. Прошлое. Люди не ценят настоящее. Не верят в будущее. Или верят с избытком и не ценят вообще ничего. Каждый живет вечно в своих иллюзиях. Они не ценят ни черта.