Чужая семья. Мачеха

— Ладно, Гела, так Гела. А меня — Артем Алексеевич, приятно познакомиться.

— Знаю, о Вас много говорят.

— И что же говорят?

— Ну… К примеру, половина девушек из Вашего курса только и мечтают, чтобы Вы обратили на них внимание. Они считают Вас очень умным и красивым — совершенно не смущаясь произнесла Гела.

— А ты так же считаешь? — решил я немного поддразнить ее.

— Нет — и снова убийственная серьезность.

— Нет?

— Конечно. Я Вас не знаю, тогда как я могу судить умный ли Вы? А красота такая вещь… В наше время при правильном подходе любой может выглядеть сногсшибательно. И еще, я не рассматривала Вас, как мужчину. Вы ведь — учитель — посмотрела она мне прямо в глаза, глубокий зеленый цвет, ни дать не взять — ведьма.

— Мы пришли. До свидания — не давая мне и слова вставить, Гела вошла в метро, теряясь в толпе спешащих людей.

Ангелика.

Сколько помню себя, меня не покидало чувство одиночества. Уродливое чувство. Сначала в детстве, потом в юности. Оно прочно засело во мне. А еще во мне горел пожар. Такой яркий, что я боялась выпустить его, поскольку была уверена, что он спалит всех вокруг, если я позволю хотя бы искре выбраться наружу. Я сдерживала себя. Всегда и во всем.

Правда, мне нужно было расслабляться время от времени. И тогда в моей спальне менялся интерьер. Не потому, что прежний мне надоедал. Просто, после моего "расслабления" приходилось делать капитальный ремонт в комнате. Поначалу это сильно беспокоило родных, но ни походы к психологу, ни препараты не могли остановить меня. Наоборот только еще больше разжигали пламя. И к десяти годам моей жизни эксперименты по усмирению буйного нрава прекратились. А еще появилась эпилепсия. Поэтому раз в пару месяцев, в моей спальне появлялись рабочие и меняли обстановку. Ведь, если не хочешь припадка у эпилептика, не стоит с ним спорить.

После окончания школы я продержалась дольше обычного. Но, сегодня я знала, что сил сдерживаться не осталось. И волна накрыла меня, сильнее, чем обычно. Больнее, чем всегда. Остановилась, когда сломала мизинец.

— Что же ты натворила, маленькая? — ахнул брат появляясь в спальне. На нем был плащ, значит, только вернулся с учебы.

— Ничего, все как обычно уродливо — пожала я плечами.

— Надо привести тебя в порядок, пока мама не вернулась. Припадок был? — засуетился Дима.

— Она все равно поймет, что произошло. Комнате нужен ремонт. Нет, это не из-за эпилепсии. Мне просто было скучно — оглядывая разнесенную в щепки спальню, вяло отмахнулась я. Силы кончились. Теперь мне хочется спать.

— Ты свои руки видела?! Что это?! Сломала палец? Гела! Все еще утверждаешь, что припадка не было?! Раньше ты наносила урон только интерьеру, но не себе! Надо срочно в больницу!

И мы поехали в больницу, откуда нас забрала тетя. Мне она ничего не сказала, досталось как всегда Диме. Конечно, сын-то у нее вменяемый, в отличии от племянницы. И с него отдельный спрос. К тому же, что взять с эпилептика? Я могу ведь и забиться в судорогах, начать задыхаться и умереть. И сразу же решат, что это тетка виновата. Сейчас я делю наследство с ней, точнее с моим двоюродным братом, тетка мне не приходится родней, она вдова дяди, тот умер почти двадцать лет назад и с тех пор мой брат с матерью жили в доме дедушки. Я жила с ними. Пока и дед не отошел в мир иной. Фактически из родственников у меня остался только двоюродный брат.

— Гела, что опять случилось? — спросила тетя стоило нам только зайти в дом.

— Ничего, все как обычно уродливо — пожала я плечами.

— Но, ведь приступов не было уже больше двух месяцев, почему снова? Скажи, честно, что-то в институте? — продолжила она допытываться.

— Ничего. Говорю же, я просто устала.

— Как ты не поймешь?! Ты выросла у меня на глазах, я люблю тебя так же сильно, как и Диму…

— Не надо, Инна, не стоит. Мы обе знаем, что никто не может любить чужого ребенка, так же, как родного. Я благодарна тебе за помощь в моем воспитании, но этого достаточно. Давай, ты просто сделаешь вид, что ничего не произошло — посмотрела я на женщину и не дождавшись ответной реплики, поднялась в гостевую комнату, в своей мне даже ночевать негде, кровать я тоже умудрилась сломать.

— Мам, хватит, не плачь. Ты же видишь это бесполезно. Я люблю ее, очень сильно люблю, но даже мне не удается пробиться сквозь стены, что она возвела вокруг себя — видимо, я неплотно прикрыла дверь и сейчас в комнату доходили звуки снизу.

— Дима, ты мой сын, а она моя дочь. Как она не может этого понять? Я пела ей колыбельные, держала за ручку, когда на делала первые шаги, утешала, когда она плакала. Она — мой Ангелок, почему же эта девочка так изменилась? Что я сделала не так?

Ну и как ей объяснить, что она тут совершенно не при чем. Все гораздо проще — я устала, от всего этого и хочу лишь причинить кому-нибудь боль. Такую же, что сама испытываю. Мне стало невмоготу сдерживаться. И я больше не буду этого делать. Зачем? Жизнь так пуста и скучна. Уродство. Я все поменяю, но для начала все разрушу. И пусть кто-то за меня потом строит на руинах что-то новое.

Артем.