Чужая шкура

— Отчего не найти вашему перу более серьезное применение? Что толку копаться в себе, когда можно бросить вызов всему свету?

Надо же: в чаду монмартрской блинной затюканный нашими интригами параноик, не признав лютого врага, дает ему советы, как лучше играть свою роль. Все-таки жизнь удивительная штука, и я прячу ухмылку за удрученной гримасой — гримасой обманутых надежд и сомнений.

— Так и быть, — уступил он, одернув рукава. — Печатайте, потом поразмыслите. Можете послать рукопись в «Грассе» и сослаться на меня.

Он резко встал, бросил красноречивый взгляд на часы, убедился, что опаздывает, пожал мне руку, ободряюще сдвинув брови, и удалился, взметнув полами кашемирового пальто. Провинциалы, которые только вчера смотрели «Гиньоль», подмигивают ему и поднимают большие пальцы, смеясь над тем, что вчера изрекал его кукольный двойник.

— Дверь закрой! — ревет, не оборачиваясь, какой-то пьянчуга, для которого визит Бернара-Анри Леви в «Блины Монмартра» обернулся всего лишь сквозняком.

Я так и сижу на стуле, а тем временем снова заиграло пианино. Он отнесся ко мне с симпатией, и сейчас мне это не очень приятно. Его даже возмутила моя робость, ведь она вполне может погубить сокрытый во мне талант. А я-то, даже не читая, разнес в пух и прах ту книгу, где он толкует о цензуре чужих глаз, о поисках новой маски, новой судьбы, которая не зависит от того, как представляют нас другие. И вовсе не факт, что мне удалось его провести. Прочтя утром страницу из его книги, я понял, что он, даже если б сразу раскусил меня, вполне мог и подыграть. И вряд ли он меня выдаст. Держать недруга на крючке ему гораздо интереснее.

— Глен!

Хозяин, щелкнув пальцами, кивает на пианино. Я вскакиваю и послушно, как подобает голодному артисту на довольствии, занимаю свой пост.

~~~

Она ждет меня на улице под желтым зонтиком; у ног — огромный пакет еды из ресторана. Туфли на шпильках, строгий серый костюм, волосы зачесаны назад, сильно накрашена, вид встревоженный. Она ловит мой взгляд, пока я иду к ней. В желтом круге от фонаря на двери моего дома я вижу незнакомую мне фигуру: длиннющие ноги, осиная талия: молоденькая девочка из страха, что ее отругают, нарядилась взрослой дамой. Чтобы хорошенько рассмотреть эту новую Карин, я сохраняю непроницаемое выражение лица, подойдя к ней вплотную.

Она немножко приподнимает зонт, чтобы я тоже мог укрыться под ним. Левое плечо у нее намокло, как будто мы стоим так уже давно.

— Вариант один: ты злой, как черт. Вариант два: ты никого не встретил. Вариант три…

Она умолкает: других предположений у нее нет. Я молчу, лишь дождь стучит по зонтику.

— Вариант три, — отвечаю я наконец.

Она просияла. Обвила меня руками за шею, задев деревянной ручкой зонта мой висок.

— Он был любезен? — спросила она с надеждой.

— Очень. Это катастрофа, Карин.

— Что такое?

Я выпрямляю покачнувшийся зонтик. Запускаю руку в тщательно зачесанные волосы, которые курчавятся под дождем.

— Не хотел тебе ничего говорить, пока не буду уверен… Я веду переговоры с «Галлимаром». Они просят кое-что переделать, но вроде заинтересовались…

— Классно!

— Может, и классно, только стоит им пронюхать, что меня протежирует Леви…

Улыбка исчезает с ее лица. Припомнив все плевки в адрес «Галлимара» из пресловутой «Комедии», она уткнулась мне в шею носом.

— Ты сказал ему?

— По-твоему, я совсем идиот?! И ты не вздумай! Если вдруг спросит обо мне, скажи, что он дал мне толчок, передо мной открылись новые горизонты, и я решил переписать роман. Договорились?

Она кивает. Я достаю ключи, она подбирает пакет с провизией. Замечаю бутылку шампанского. На лестнице я пропустил ее вперед, ни разу не дотронувшись, и ласкал глазами подколенные ямочки, плавный изгиб бедер, округлость попки, обтянутой серой материей. У порога я прислонил ее зонт к стене.

— Ты голоден? — спрашивает Карин в унисон скрипящей двери. — Я купила тараму, салат из лосося и налима в кальвадосе… И еще ямс, — добавляет она две минуты спустя, когда я наконец отрываюсь от ее губ. — Хочешь, подогреем?

Жакет от костюма падает на ковер, я расстегиваю белую блузку, обнажаю плечи.

— Откроем бутылку?

Мои пальцы сражаются с застежкой лифчика.

— Ее вынули из холодильника час назад… Не так. Там не застежка, а крючок.

Поддел ногтями бретельки, раздвинул белые чашечки, их тут же сменили мои губы.

— Хочешь, еще охладим…

Мои большие пальцы скользнули за пояс юбки, исследуя территорию.

— А тут пряжка.

— Уже понял.

— И под ней молния.

Встав на колени между ее ногами, тянусь губами к заветному треугольнику. Она обхватывает мою голову, заставляет подняться, целует и отстраняется, изучая мое лицо в свете уличного фонаря. Я позволил ей меня раздеть, повторяя и подчас опережая ее движения. А ведь она куда аккуратней: все, что сняла, бережно сложила.

— Можно я?.. — шепчет она.