Чужая шкура

Тот отвечает осторожной улыбкой и продолжает телефонный разговор, а тем временем длинные пальцы с сиреневыми ногтями вытаскивают из его заднего кармана кошелек, который тут же исчезает в складках пальто. Остолбенев, я гляжу, как женщина спокойно выходит из бара, пока американец прощается со своим собеседником. Мне не пришло в голову ни броситься за ней, ни закричать: «Держи вора!» — я в полной растерянности возвращаюсь к себе за стол. А «очкастая» уставилась на меня поверх своей «Телерамы». Спеша покончить с неизвестностью и испить чашу до дна, я остановился у ее стола и спросил недовольным тоном:

— Это вы?

— Что — я?

— Ничего.

Покрутив пальцем у виска, она дает понять, что у меня не все дома, и опять углубляется в чтение. Я добираюсь до своего стула. Кудрявая в тельняшке переворачивает кассету в плеере и набрасывается уже на второй или третий хот-дог. Мне редко случалось видеть, чтобы кто-то ел так жадно и с таким удовольствием. Она и курит так же смачно под негодующими взглядами блондинки, которую, по-видимому, не слишком убедили биржевые рекомендации Верблюжьей Шерсти. На часах шесть двадцать пять. Просто комедия. Поднимаю руку, чтобы привлечь внимание бармена. Не уверен, что хочу встретиться со своей читательницей. Я уже не в том состоянии, потратил весь запас ожидания на ложные страхи и обманутые надежды. Эбеновый уистити[30], подвешенный на пеньковой веревке над автоматом для хот-догов, выставил четыре лапы в боксерских перчатках, а сквознячок легонько раскачивает их из стороны в сторону. Блондинка резко вскакивает с диванчика, и мой счет летит на пол.

— Это лучшая рыночная ставка! — сокрушенно убеждает ее толстяк в верблюжьей шерсти.

Его клиентка уходит, не оглядываясь. Он пожимает плечами, встает, вешает пальто на спинку стула и снова садится на банкетку, где только что сидела она. Подзывает бармена, издали показывая ему на пустой бокал из-под шампанского. Я поднимаю с пола счет, машинально оглядываю вновь прибывших, уже окончательно уверенный, что мое рандеву не состоится. Топ-менеджеры с бейджами, видно после какой-то конференции, заполонили все пространство вокруг меня, разогнав парочки и одиночек по углам, чтобы освободить для себя восемь стульев.

Кудрявая с набитым ртом нехотя согласилась освободить место, встала, продолжая слушать музыку, подцепила большой четырехугольный пакет, стоявший у ее ног, подошла ко мне и взмахом руки, сжимающей хот-дог, показала на свободный стул напротив. Вблизи из ее наушников доносился грохот рэпа. Я отрицательно покачал головой, всем своим видом выражая учтивое сожаление. Она повернулась ко мне спиной и, роняя крошки, подошла к жирному финансисту, который как раз с готовностью освободил для нее стул, сняв со спинки пальто. Она откусила еще кусок хот-дога и села.

Без десяти семь я прикончил второй коктейль и решил, что всему есть предел. Я не жалею, что пришел. И в ожидании есть свои плюсы: я положился на случай, и то, что я пытался как-то примериться к образу и настроению незнакомки — это в конечном счете прекрасный способ получше узнать себя самого. Я так и не увидел лица Карин, зато целых пятьдесят пять минут пробыл Ришаром Гленом.

Достаю жалкий пластиковый бумажник со штемпелем «Монмартр-Недвижимость» — благодарность агентства за комиссионные, — куда я втиснул пять стофранковых билетов и дубликат контракта с электрокомпанией на случай, если у меня потребуют удостоверение личности. Приглушенный рэп уже несколько минут звучит громче. Вероятно, кудрявая с хот-догом прибавила звук, чтобы пресечь приставания Верблюжьей Шерсти.

У стойки раздаются возмущенные голоса, и я поднимаю голову. В бар влетела какая-то неуклюжая женщина с гигантской матерчатой сумкой через плечо, и со всего размаху врезалась в американцев у бара. Теперь они смотрят ей вслед, а она на всех парах несется дальше, отскакивает в сторону, чтобы не протаранить официанта с подносом, и смахивает на пол несколько бокалов с круглого столика в нише. Шум, окрики, недовольные возгласы. Она бормочет извинения, в панике смотрит на часы, крутится на одном месте, кого-то высматривая в зале, и задевает своей сумкой лица еще трех посетителей. Ей лет сорок, на вид издерганная, смешная и довольно симпатичная, от досады прикусила нижнюю губу — вечно с ней, неумехой, что-нибудь случается. И глядя на нее, я понимаю, что сомнений быть не может, все очевидно. Конечно, это Карин. Ну да, наврала про возраст, да ведь и я про свой не распространялся, но иначе она поступить не могла, ведь так воспринять мою книгу способна лишь восемнадцатилетняя девушка, только ей удалось бы почувствовать с такой силой и так точно вдохновение, робость, скованность и крайности, свойственные молодому, начинающему писателю.