Чужая сказка

Подруг было две. Обе коллеги. Одна, высокая и стройная, Анна Андреевна — учитель математики. Темные глаза, светлые волосы. Говорила тихо, спокойно, вкрадчиво. Так следователь разговаривает с понятыми. Или врач-психиатр со своими пациентами. Дети поначалу ее побаивались, а потом врастали в нее душой. Оказывается, врач-психиатр та еще юмористка. Легкая на подъем, Анна Андреевна вечно моталась с детьми по выставкам и спектаклям. В одиночку воспитывала дочь Стасю, девицу тринадцати лет, и о жизни рассуждала фразами Фаины Раневской.

Временами она была невыносима, о чем ей заявляли прямым текстом. На это у нее тоже была своя точка зрения:

— А я не мусор, чтобы меня выносить!

Для нее черное было черным, синее — синим, а красное — красным. Порой с ней бывало трудно и детям, и родителям, и коллегам, и даже семье, потому что по отношению к работе Анна Андреевна была «отличницей». Все всегда сделано и вовремя сдано. Она могла плеваться вслух и ругаться про себя матом, но все равно продолжала ваять очередной отчет. Проклинала гениев министерства образования, этаких любителей ЗОЖ, решивших в осенние каникулы провести на стадионе соревнования «аля-мы за спорт», но все же плелась с детьми на этот самый стадион, бормоча ругательства. А потом прыгала, вопила, отчаянно болея за своих. И дети, подстегнутые такой поддержкой, побеждали: они бежали быстрее, прыгали выше или дальше, вырывая победу у параллельного класса. Анна Андреевна на финише благодарила их осипшим от вопля голосом и обнимала каждого.

Дети рассказывали ей о поездках, соревнованиях, конкурсах, и она слушала, слегка улыбаясь. После седьмого урока ей приходилось выгонять учеников, которые «хотели поговорить». Эти подростки, практически ставшие взрослыми, разговаривали с учителем ни о чем и обо всем. Периодически Анна Андреевна вспоминала о трех стопках тетрадок, которые «нужно было проверить до завтра». Дети хором вызывались помочь, а потом беседа продолжалась.

Вторую звали Виолетта Михайловна. У нее, как и у Анны Андреевны, был неудачный брак за плечами. Даже два. Каждый принес ребенка. И здесь сработал закон золотого сечения: дети были разнополыми. Вот тебе дочка, вот тебе сын. Оба уже давно взрослые, устроенные в жизни люди.

Впервые увидев Виолетту, Лера подумала о том, что этой на вид обычной русской женщине с широкой душой (и не только душой) идет такое не типичное имя. А уж имя с отчеством просто отпечатывались на всем образе. Когда эта дама ходила по школе медленно (такое тоже случалось, хоть и редко), все сразу понимали, что идет Виолетта, и не просто Виолетта, а Виолетта Михайловна! Стать во всем! Преподавала она физику (чисто мужской предмет), но умудрялась каким-то образом влюбить в него детей (не всех, но всё же!). Видать, работало это на каком-то нейтронном уровне. Дети порой сами не осознавали, что влюбились в физику. Иногда лабораторные превращались в эксперименты, но школа все еще стояла на месте, окна были целыми, и электричество в микрорайоне не вырубалось. Значит, все проходило благополучно, хотя после очередной лабораторной между учителем и детьми проскакивали озорные искорки, но Виолетта Михайловна подносила палец к губам, и тайна не уходила дальше лаборантской.

Вербовку любителей физики учитель начинала с третьего класса, проводя занимательные открытые уроки-эксперименты. За то, чтоб поучаствовать в них, среди старшеклассников вспыхивали ссоры. Выпускники одиннадцатого класса на перебой показывали «фокусы», суть которых можно было объяснить с чисто физической стороны, сражаясь за право удивить младших товарищей. Они зря ссорились: Виолетта Михайловна редко кому отказывала в участие.

У Виолетты Михайловны было совершенно не поэтическое прозвище — Вилка. Она его не стыдилась, наоборот. В сентябре, когда в очередном седьмом классе шел первый урок физики, открыто заявляла о нем. Дети обычно переглядывались и хихикали.

— Можете звать между собой Вилкой, но не Ложкой. На ложку обижусь, и тогда получите, — говорила она после инструктажа по технике безопасности.

И в каждом классе находился умник-иронизатор, клоун местного значения, который вальяжно спрашивал с задней парты:

— И чем получим? Ложкой что ли?

Но класс почему-то не смеялся, а Виолетта Михайловна поднимала голову, смотрела в глаза паяцу поверх очков, а потом пожимала плечами:

— А мое прозвище разве Ложка?

Клоун давился собственным смехом, опускал голову с малиновыми ушами и что-то бормотал под нос, а Виолетта Михайловна продолжала урок.