Чужая в чужом море

…

Ндунти откусил кончик сигары, смачно выплюнул кусочек табачного листа, тщательно прикурил от спички, выпустил изо рта и ноздрей целое облако сизого дыма, и произнес:

— Аккан, трусливый червяк, приказал их всех убить, а сказать это боится. Трус. Дрянь.

— Да, — согласился Граф, — Про суицид это фуфло.

— Этот эмир — мудак, — добавил Финген, — Легче поверить в суицид куклы из секс–шопа.

— Европейцы – еще большие мудаки, — возразил Дуайт, — они поверят. Рон, я прав?

— Как тебе сказать, — меганезиец почесал в затылке, — Внутри, не поверят, а снаружи, как бы, поверят. Это называется: двоемыслие, на этом держится вся их политэкономия.

— Ну, ты загнул. А можешь нормально объяснить?

— Нам на тренинге это вот как объясняли, — начал резерв–сержант, — слово «doublethink» придумал великий британский социолог Оруэлл, и дал определение, которое мы учили наизусть. Хоть в лепешку разгребись, а яснее тут не напишешь «Двоемыслие: привычка одновременно держаться двух противоречащих друг другу мнений, говорить заведомую ложь и одновременно в нее верить, забывать любой факт, который стал неудобным, но вспоминать его, если он стал нужен, отрицать существующую реальность, но учитывать эту реальность, которую отрицаешь».

— Пиздец… — тихо прошептал Граф, и все на несколько секунд замолчали, подавленные монументальной абсурдностью прозвучавшей цитаты.

Со стороны импровизированного учебного полигона, раздался выстрел. Через несколько секунд – второй. Потом — два сразу, почти без паузы. Шла вторая часть полевых занятий. Пума возилась со Штаубе, как юная деятельная племянница, которая пытается научить старомодного и рассеянного дядюшку пользоваться всеми прибамбасами к карманному компьютеру–коммуникатору. Дядюшка неуклюж, как столетняя галапагосская черепаха, но поскольку он родной и очень хороший, то… В общем, понятно.

Хэм Финген вышел из культурологического ступора и поинтересовался:

— Рон, а на хрена у вас в армии тренинг по философии.

— Во–первых, не в армии, а в спецотряде «STROR», это сокращенно от Стоп–Террор. Во–вторых, не философия, а практическая психология. В–третьих, это надо потому, что мы работали на Марианах. Там часть островов наши, часть – штатовские, а туристы общие, иначе никак не получается. Террористы, соответственно, тоже общие.

Бооби Дуайт закурил очередную сигарету и поинтересовался:

— Чья психология–то? Террористов или туристов?

— По ходу, и тех, и других, а главное — персонала отелей, маркетов и ресторанов. Когда занимаешься профилактическим поиском, то их надо опрашивать в первую очередь, а у них – двоемыслие. С одной стороны, они знают, что мусульмане это и есть террористы. Но с другой стороны, им вбили в мозг, что ислам – это одна из мировых религий, а все мировые религии учат одному и тому же, причем только хорошему, что они – основа цивилизации, и что исламская культура равноправна с нормальной человеческой. Это и есть двоемыслие. Это еще называют «политкорректность» и «толерантность». Человек видит исламские митинги типа «смерть неверным» и «ислам будет править миром», он знает про взрывы на дискотеках и захват заложников. На улице он обходит за сто шагов фигуранта, одетого по–мусульмански. Но если начинается полицейская фильтрация, то этот же человек возмущается: преследованием мусульман и оскорблением ислама. Он знает факты, но верит в пропаганду. Он поверит в групповой суицид семьи Штаубе так же, как верит, что ислам – это гуманная религия, осуждающая терроризм.

Ндунти задумчиво покрутил толстыми пальцами сигару, рассматривая столбик пепла.

— У! И как ты работал, если вокруг такие бараны?

— Я выучил исламский разговорник и работал мусульманином. Оделся, как они, приехал, как бы, с индонезийских островов, и пошел искать своих братьев по вере. Спрашивал в отелях, маркетах, дешевых ресторанах, на причалах, в авто–мастерских. Кто–то звонил в полицию – ну, это нормальные ребята, мы их брали на заметку. Кто–то шарахался. Это естественно. А кто–то подсказывал, где искать. Их мы тоже брали на заметку.

— Ясно. Ты нашел братьев–мусульман. А дальше что?

— Дальше… (Рон вздохнул) … В исламе есть три течения: сунниты, шииты и хариджиты. Они враждуют между собой с VII века. Спорят, кто правовернее.

— В смысле, у кого стволов больше, у того и теология правильнее? – предположил Граф.

— По ходу, так. Но имеют значение и другие методы, как то: мины, яд, холодное оружие.

— … И деньги, — вставил Финген, — У суннитов денег больше, поэтому они правовернее.

— А ты, Рон, в каком течении был? – поинтересовался Граф.

— В начале, обычно, суннитом, — ответил резерв–сержант, — Потом мне начинало больше нравиться учение хариджитов. Это, как ты понимаешь, обязывает к некоторым вещам.

— Ты всех гасил? – поинтересовался Ндунти.

— Что ты, Чоро, — искренне возмутился Рон, — Я не опускался до теологических споров с обычными лавочниками или грузчиками. Меня интересовали только те, кто радикально погряз в своих суннитских или шиитских заблуждениях.

— А как на это смотрели янки, в смысле – их копы? – спросил Дуайт.