Чужая в чужом море

— Рад за них, — сказал он, — а теперь, любимая, возьми, пожалуйста, ручку и лист бумаги.. Займемся арифметикой. Примем, что из–за технологических проездов, от 60 квадратных километров осталось 50, т.е. 5000 гектаров. У интересующих нас растений урожайность примерно та же, что и у кормового банана, т.е. около 100 тонн с гектара. Полмиллиона тонн – это один урожай… Ты записываешь?

— Записываю. Но ведь бананы надо культивировать, чтобы получить такой урожай.

— Да. Бананы – надо, но триффиды — это не бананы. Насколько я понял из отчетов доктора Линкса, триффид дает от четырех до восьми таких урожаев в год. Считаем по минимуму.

— Два миллиона тонн в год? – недоверчиво спросила она.

— Ты же сама считала, — заметил Микеле, — у меня, как ты заметила, заняты руки, я варю какао. Ты мной восхищаешься?

— Еще бы! – с готовностью подтвердила Чубби, — Конечно, восхищаюсь! Но я не поняла: Если мы правильно считаем, то получается, что одно вонючее болото может прокормить чуть ли не все население Мпулу!

— Давай считать дальше, — предложил он, — Молодому активно двигающемуся организму требуется около 4000 килокалорий в день. В килограмме бананов – 900 килокалорий. В плодах триффида, если судить по отчетам доктора Линкса – значительно больше, около 2000. Эти плоды, в отличие от бананов, богаты растительным жиром. Питаться одними бананами нельзя из–за отсутствия в них жиров. Питаться одними триффидами… Тоже, конечно, нельзя, но не настолько… В общем, ты поняла, что я хочу сказать.

Чубби вздохнула, достала мобайл, вызвала калькулятор и через минуту сообщила.

— У меня получается 1,46 миллиона килокалорий на человека в год. Пусть будет полтора миллиона. Значит, человеку в год надо 750 килограммов этих самых триффидов. Если у нас есть два миллиона тонн, то мы можем прокормить 2,666 миллиона людей. Так?

— Молодых мужчин массивного телосложения, ежедневно занимающихся физическим трудом, — уточнил Микеле, — Кстати, какао готов. Я даже сам налью его в чашки, хотя по романской традиции, это делает женщина.

— Женщина сейчас не может, — ответила Чубби, — она в арифметическом шоке. Женщине хочется взять пулемет и расстрелять на хер всех био–алармистов, особенно — политиков.

— Теперь ты понимаешь, что испытывал док Линкс, — констатировал Микеле, усаживаясь напротив нее и закуривая сигарету, — Пей какао, любовь моя, и слушай, что тебе скажет старый толстый циник Микки.

— Ты не… — начала она, но он перебил:

— Не мешай мне входить в роль. Так вот, если даже ты, как выражаются на вашем гадком сленге, «нейтрализуешь» миллион био–алармистов, то ничего не изменится. Что такое миллион, если в развитых странах живет более миллиарда людей и био–алармизм забит полувековой пропагандой глубоко в подкорку трем четвертям из них? Но если кто–то, наплевав на мнение этого миллиарда, займется другим, голодающим миллиардом и, за счет современной биоинженерии, завалит их едой по уши, то он убьет био–алармизм без единого выстрела. Он уничтожит его политэкономическую базу…

— Без выстрела не получится, — возразила Чубби, — Так тебе политэкономическая база и будет сидеть, дожидаясь, пока ее без ножа зарежут. Черта с два. Она будет сражаться. А эти триффиды, как я понимаю, сами себя защитить не смогут. Следовательно…

Ее прервал пронзительный свист боцманской дудки. Микеле слегка вздрогнул.

— Черт! Почему у наших детей такие громкие игрушки?

Чубби пожала плечами.

— Как–то исторически сложилось. Между прочим, это Люси просигналила. Твоя команда подошла, за вычетом Уфти. Он в экипаже с доктором Линксом.

— Ох уж этот Уфти, — проворчал Микеле, — Мне кажется, он считает нас чем–то наподобие своих старших кузенов. Ладно, тебя. Ты командир этой банды. Но меня–то почему?

— Тебе так трудно раз в неделю помочь ему с институтскими курсами? – спросила она.

— Мне совсем не трудно. Но он почему–то считает это само собой разумеющимся.

— Но милый, для него это так и есть. Ты ведь знаешь историю с его семьей. Если ребенок растет без родителей, то их место в психике занимают старшие товарищи. Уверяю тебя, если ты попросишь его о чем–то, он тоже воспримет это, как само собой разумеющееся.

— О чем, например? Взломать чей–нибудь компьютер или отрезать кому–нибудь голову?

— Ну, зачем так? – обиженно спросила Чубби, — Он хороший мальчик.

— Хороший. Не спорю. Но его знания и навыки, в основном, сводятся к…

— Кстати, — перебила она, — Уфти всего один раз отрезал голову, получил за это выговор и обещал больше так не делать. Зачем акцентировать внимание на ошибке, которую боец давно осознал и больше не повторяет? Ошибки бывают у всех, тем более, в молодости.

Микеле развел руками.

— Ты говоришь так, будто речь идет о тыкве, сорванной в соседском огороде.

— А как я должна говорить? Это была операция против террористов, которые…

— Значит, — в свою очередь, перебил ее Микеле, — остается надеяться, что те трое в списке, которых я не знаю, тоже успели осознать и отказаться от первобытных пережитков.

— Там же есть биографии, — сказала Чубби.