Чужая весна

Ночная птица в зарослях выводит
Короткие спадающие гаммы.
Пастельный месяц из-за клена всходит.
Мир заключен в оконный вырез рамы.

…На полюсе справляют новоселье

Зимовщики на плавающей льдине.
Туристы с корабельного похмелья
Бредут гурьбою к праздничной витрине.

От канонад в Мадриде на соборе

Обрушился карниз витиеватый.
И черная гроза готовит вскоре
Огромные громoвые раскаты.

А тут все то же: зелень, глушь, прохлада…

Замолкла птица, друга не найдя.
На высохших мучных дорожках сада
Вдруг зарябили капельки дождя.

1937

«Все то же творится на свете…»

Все то же творится на свете
Под знаком живой новизны.
Рождаются новые дети
Для нового смерча войны.

Вошла победителем в город

В урочное время весна  —
И лед в заливе распорот,
И блещет на солнце волна.

А в сумраке лабораторий,

В глухой кабинетной ночи,
Мечтая о вольном просторе,
Смертельные зреют лучи.

Где стаи крылатых пилотов

Пути пролагали свои  —
Громоздкий обоз самолетов
Наезживает колеи

И вот прорываются страсти,

Колеблются троны, венцы…
Толкуют об Екклезиасте
Пресыщенные мудрецы.

Ничто под луной не ново,

И ветер вернется домой  —
К зиянию места пустого,
Покрытого тусклой золой.

1939–1940

Суровая зима. 1939–1940

Inter arma silent musae

I. «Не называя даже словом…»

Не называя даже словом,
Но помня, что идет она,
Что жизнь едва защищена
Случайным и неверным кровом…

Предчувствуя, как рухнут стены

Непрочных городских квартир,
Как, искаженный, дрогнет мир
От налетевшей перемены  —

Пересмотреть, пересчитать

Все призрачное достоянье,
На письменном столе прибрать,
Крестом перечеркнув названье,
Закрыть ненужную тетрадь.

Теперь изнемогай от груза,

Терпи, душа, глуха, темна…
Пока не кончится война,
Обречена молчанью муза.

II. «В убежища, подвалы, склепы, щели…»

В убежища, подвалы, склепы, щели
Загнали жизнь, под своды крепких стен,
Чтоб слушать гул орудий, вой шрапнели
И дикие стенания сирен.

Запуганным ребенком бродит Муза,

Лепечет встречным что-то про свое…
Но нищая сиротка всем обуза
Не до того теперь, не до нее.

Играть в солдатики любили дети,

У взрослых же игра совсем не та.
Все нежное, все светлое на свете,
Заволокла густая темнота.

И в грохоте, захлебываясь дымом,

Все глубже уходя в глухую тьму,
Кто вспомнит о видении незримом,
О голосе, неслышном никому!

III. «Cирены — исступленные кликуши…»