Чужая война

— Не скучай без нас, дорогуша, — пропела Тереза, похлопав Регарди по щеке. — Мы присмотрим за твоим господином.

— Нисколько не сомневаюсь в ваших материнских инстинктах, госпожа Монрето. — ответил ей Арлинг, позаботившись, чтобы его никто кроме нее не слышал. — Насколько помню, господина всегда тянуло к зрелым женщинам. Он любит их сравнивать со спелой хурмой. Мол, если не сорвать прямо сейчас, то она упадет на землю, потеряет весь сок и оставит после себя только кожуру. Сморщенную и горькую.

Регарди знал, что играл с огнем, но сказанного было не воротить. Тереза была почти одного с ним роста, поэтому ей не составило труда, схватив его за рубашку, прошипеть прямо в лицо:

— Кажется, ты меня с кем-то перепутал, слепой. Знаешь, что делают с такими калеками, как ты, на иштувэгских каторгах? Им подрезают сухожилия на ногах и бросают в общие камеры к пожизненно осужденным. К тем, кто никогда не увидит женщин. Сечешь? А попасть на каторгу очень легко. Например, ночью тебя могут навестить мои люди и доставить на ближайший рабовладельческий рынок. Уверена, твой господин скучать не будет и быстро найдет тебе замену.

Арлинга так и подмывало спросить, откуда согдарийская гранд-дама была так хорошо знакома с условиями быта иштувэгских каторжан, но Терезу окликнул Джаль-Баракат, которому не терпелось приступить к обсуждению сделки с Сейфуллахом.

Окинув Регарди уничижительным взглядом, сестра Даррена удалилась, оставив его наедине со своими мыслями. Впрочем, скучать в одиночестве халруджи не собирался, так же как позволять Аджухаму наслаждаться подозрительным обществом Терезы и лже-кучеяра.

Откинув ковер и приложив ухо к каменному полу, Арлинг прислушался. Сейфуллах благополучно добрался до номера госпожи Монрето, и, устроившись на диване, нахваливал богатый букет согдарийских вин. Убедившись, что с молодым купцом все в порядке, халруджи занялся порученным ему делом: охраной приза.

Обруч был слишком тяжелым, чтобы постоянно таскать его с собой вместе с коллекцией клинков, которые были распиханы по одежде и обуви Арлинга, поэтому он решил его спрятать. Разговор внизу перешел в стадию затяжного обмена любезностями между Терезой и Сейфуллахом. Джаль-Баракат откровенно скучал и едва заметно нервничал, постукивая носком туфли по ножке стула.

Побродив по комнате и ощупав стены и мебель, Регарди решил спрятать сокровище в кадке с белой лилией, стоявшей у окна спальни. Он никогда не испытывал симпатии к лилиям, поэтому бесцеремонно выдернул цветок из горшка, выкопал ямку и сложил сверток внутрь. Вернув растение на место, халруджи присыпал потревоженную землю лепестками, которые ободрал с растения и довольно обошел тайник. Во всяком случае, сам он не догадался бы искать деньги в цветочных горшках.

Задумавшись о том, где лучше следить за Аджухамом — с балкона или у дверей покоев Терезы, Арлинг подошел к окну, прислушиваясь к городу.

В порту сменялись ночные бригады грузчиков, которые работали в любую погоду и время суток, на улицах скрежетали лопатами дворники, убирая с камней занесенный ветром песок, на самой высокой башне Самрии тянул ноты жрец, готовясь к утреннему призыву верующих на молитву. Приближался рассвет.

Какая-то ранняя пташка облетала их башню уже в пятый или шестой раз, видимо, выбирая место для гнезда. Другой причины, зачем птице понадобилось в предрассветных сумерках носиться вокруг гостиницы, Арлинг не знал. Снизу донесся заливистый смех Терезы, и Регарди с трудом сдержал неприятную дрожь от нахлынувших воспоминаний. Он сделает все возможное, чтобы Сейфуллах увидел, какое черное сердце скрывается за красивой грудью госпожи Монрето.

Вытянув руку, Регарди негромко свистнул, окликая птаху, и очень удивился, когда птица вдруг изменила направление полета и плюхнулась ему на запястье, вцепившись в кожу острыми когтями. Это было столь неожиданно, что он задержал дыхание, поражаясь смелости пернатой твари. И резко выдохнул, когда понял, что к птичьей лапе привязан сверток. Послание было почти невесомым, но пахло так резко, что Арлинг удивился, почему не обратил на него внимания раньше. Смесь из журависа, пряностей, розового масла и жгучего перца могла привлечь внимание любого, но для слепого она была подобна огромному стягу из красного полотна, на котором золотом была вышита крупная надпись: «Это письмо тебе, халруджи!».

Арлинг не знал, как учителю удавалось приручать совсем непригодных для дрессировки животных и птиц, но в том, что послание было от имана, он не сомневался. Птаха послушно сидела, пока он отцеплял сверток, но стоило ему убрать руку, как она с писком взлетела, словно ее собирались ощипывать.

Пальцы Регарди медленно скользили по мягкой обертке свертка, а мысли унеслись вслед за птицей. Торопиться не хотелось. Нехорошее предчувствие, которое в последнее время навещало его слишком часто, проснулось снова.