Темная ярость накатила волной, но не туманила разум, и тщетно ярился Зверь в поисках выхода. Выходом была магия. Но в руках шефанго свистело тяжелое лезвие, Эльрик выплясывал вокруг воющей кошки, скользил змеей, языком огня, солнечным бликом. Словно смерть со смертью встретилась на узкой лесной прогалине. И единственным поцелуем, аккуратным, почти ласковым, наградил Тварь свистящий топор.
Единственным поцелуем, раскроившим прекрасную женскую голову.
— Красивая киска, а Тарсаш? Умеем, если хотим.
Они свернули стоянку и ушли. Неразумно оставаться рядом с мертвым телом. На запах крови очень быстро сползается всякая дрянь. Они ушли.
Только Тарсаш, прежде чем покинуть поляну, яростно и жестоко искромсал подкованными копытами кошачье тело, ломая тяжелые крылья, разрывая пушистую шкуру, дробя тонкие трубчатые кости.
Конь пощадил только лицо. Красивое лицо. Даже сейчас красивое, щерящееся обиженно из-под кровавой маски.
Голос пришел в сон или пришел во сне, скользнул по зыбкой границе между явью и миражом, зашелестел бесплотно, разрывая дремотный туман, завораживая шепчущими мороками:
— Послушай сказку, шефанго. Древнюю сказку. Быль, что старше времен. Легенду, которой не было. Послушай. И сделай выбор между покоем и честью. Далеко-далеко, Дальше, чем самый далекий край мира, и все же ближе, чем земля, по которой ты ходишь, лежит дорога. Дорога смерти и дорога безумия, дорога мрака и дорога ужаса Дорога к Башне. К Мечу Неназываемого. К Оружию, равного которому не было и не будет во всех мирах.
— Так уж и во всех? — Эльрик вырвался из бредового сна с каким-то даже страхом. Голоса ему еще никогда НЕ снились. Потряс головой. Почуял рядом теплого, сонно-спокойного Тарсаша и вздохнул с облегчением.
— Во всех, — подтвердил голос.
Император дернулся и огляделся по сторонам.
Глупо, конечно. Голос-то звучал в голове.
— Этот Меч был похищен Неназываемым, когда Ужасный освободился от оков. Мрак боится Меча. Но предатели Света заточили клинок в Черной Скале, в Башне Тьмы в подземелье Безвременья.
— Неназываемый — это Темный? Тарсе? — Эльрик все еще не мог понять, проснулся он или спит до сих пор. — Чего ж вы его Ужасным-то?
— Не произноси презренного имени, ты и без того слишком дерзко ведешь себя.
— Величайшие? — Шефанго ухмыльнулся и снова вытянулся на плаще. — Вы, что ли? Меч-то вам зачем?
— Меч охраняют порождения Тьмы, — продолжил голос игнорируя вопрос, — Твари, маги и Древние. Тысячи героев уходили туда, но ни один не добрался до цели.
— Угу. Это обнадеживает. А я вам чем помешал? Если, конечно, я правильно понял, вы меня туда хотите отправить.
— Ты боишься Пути?
— Я уже не младенец и на «слабо» не ловлюсь. Зачем вам клинок?
— Тебе.
— А мне и подавно! Красть оружие у Темного — вы рехнулись никак? Да и де Фоксы с мечами не дружат.
— Не лги хотя бы сам себе, шефанго… Торанго. Вспомни:
— Какой же это умник додумался отковать эдакое чудовище? — Высоченный беловолосый шефанго разглядывал длинный, ненамного ниже его самого клинок, совершенно игнорируя настороженные взгляды толпящихся вокруг людей.
— Их у нас давно делают, — ответил, набравшись наконец смелости, румяный коренастый крепыш. — Уже лет тридцать.
— Да. — Шефанго уважительно кивнул. — Давно.
— А ты кто будешь? — поняв, что нелюдь настроен вполне дружелюбно и, несмотря на клыки, не собирается хватать и грызть кого попало, парень осмелел окончательно.
— Мое имя Эльрик де Фокс. — Беловолосый вежливо протянул меч высокомерному, молчаливому оружейнику.
— Эрик?
— Эльрик.
— А к нам зачем? Тоже воевать?
— Тоже. Я не к вам, я к вашему герцогу. — К императору!
— Императором он станет, когда победит.
— Чего ты ищешь в нашей стране, шефанго? Готы воевали с вами испокон веков, зачем ты пришел ко мне?
— Испокон веков с нами воевали отнюдь не готы. Ты слишком молод, герцог, чтобы заглядывать так далеко в прошлое. Я не буду лишним в твоей армии.
— Не сомневаюсь. Но почему я должен доверять тебе?
— А почему нет? Что нам делить? Ямы Собаки воюют с вами на море, а мы с тобой сейчас на Материке, и до моря больше месяца конного пути. Ямам Собаки не нравится нынешний император. Тебе — тоже. Ямы Собаки не любят анласитов. И ты призываешь людей вернуться к старым Богам. Идея ущербна сама по себе, но ведь это идея.
— Ты всегда так дерзок с властителями?
— Увы.
— У меня нет денег на плату наемникам.
— Я сказал, что мне нужны деньги?
— Что же нужно тебе, если ты не веришь в мою победу и смеешься над моими чаяниями?
— Победа как раз и нужна. А еще… знаешь, у вас тут интересные мечи. Люблю все новое.
— Ты очень странный, шефанго.
— Ты даже не представляешь, герцог, какой я странный.
Честное слово.
Эта война была длинной, как все гражданские войны,
Эта война была заведомо обречена на поражение.
Но было в ней некое благородное безумие, то самое, что заставляет кровь вскипать, а сердце биться яростно и люто. Безумие, которое вспоминается потом разве что в звонких балладах да в черных криках обожравшихся воронов.