Чужая война

В очередной раз сполоснув тряпку в ведре и отжав ее, Николай, закончив с верхней частью машины, присел на корточки и сосредоточил все свое внимание на переднем левом крыле.

— Привет, Коля, — бодро окликнул кто-то водителя со стороны дороги.

Николай обернулся и заметил приближающихся к даче Федечку и Ивана Кирсанова. Расплылся в добродушной бесхитростной улыбке.

— Мое почтение, — ответил он на приветствие Розгина.

Отпрыск Лаврикова, не задерживаясь больше возле служебного автомобиля отца, прошел в раскрытые ворота и направился к крыльцу. Но Иван немного задержался, оценивая точные и уверенные движения руки шофера, натирающего тряпкой крыло.

— Здравствуйте… — подал голос и Кирсанов, обращаясь к подчиненному Лавра.

— Привет. — Николай снова повернул голову. — А ты кто?

Его прямой и в то же время такой простой вопрос заставил почему-то Ивана на мгновение задуматься. Он мысленно прикидывал, как лучше ответить.

— Кирсанов-младший, — выдал он, наконец, с гордостью. — Иван Владимирович.

— Ни фига себе! — Николай театрально прищелкнул языком, подыгрывая пареньку. — Не из Романовых, случайно? К престолу отношения не имеешь?

— Не… — Кирсанов обезоруживающе улыбнулся, оценив юмор собеседника, но на всякий пожарный случай счел необходимым добавить: — Но вообще-то мама иногда называла меня принцем.

— А кто у тебя мама?

Водитель бросил тряпку в ведро и облокотился на раскрытую переднюю дверцу автомобиля. Коротко бросил взгляд на наручные часы и, определив, что время, остающееся до отъезда Федора Павловича на место службы, позволяет устроить ему небольшой перекур, выудил из кармана пачку сигарет. Щелчком большого пальца выбил одну и вставил ее себе в зубы. Вспыхнул озорной огонек компактной зажигалки. Николай задымил.

— Мама у меня… мама. — Все люди, с которыми Ивану пришлось столкнуться после его возвращения в родные пенаты, вызывали симпатию. Даже этот не в меру высокий коротко стриженный блондин с раскосыми глазами. Он смотрел на Кирсанова по-доброму и располагал к общению. — Говорят, она спит сейчас все время. Значит, мама — спящая принцесса.

Николай отрицательно покачал головой, выражая крайнее несогласие с последними словами мальчика. Клубы густого дыма вырвались у него изо рта и растаяли в воздухе.

— Если ты — принц, мама не может быть принцессой, — со знанием дела проинформировал Кирсанова водитель Лавра. — Она же старше по званию, правильно?

Иван внимательно вгляделся в лицо мужчины, но никакой насмешки заметить ему не удалось. Николай говорил вполне серьезно, без тени иронии. Будто речь шла о чем-то важном для него лично. Да и для всего человечества в целом.

— Конечно старше, — охотно согласился Кирсанов, признавая всю правоту приведенного довода. — Правильно… Тогда она — спящая королева, — резюмировал он.

— Это лучше, — кивнул Николай. — Все сходится.

— Да… Спящая королева — гораздо лучше…

Удовлетворенный состоявшейся беседой со своим новым знакомым, и в частности тем, что удалось выяснить в итоге касаемо его мамы, Иван бодро зашагал в сторону дачи, где уже сравнительно давно скрылся Федечка. Пулей взлетев на крыльцо и распахнув дверь, мальчик зашел внутрь.

Закипев и после этого отключившись, электрический чайник, водруженный на правый угол стола, громко щелкнул, нарушая установившуюся в кухне тишину. Клавдия неторопливо бросила в чашки чайные пакетики и залила их кипятком. Ароматный дым поднялся к потолку. Исполнив одну из своих обязанностей по дому, Розгина вновь переместилась к плите, продолжая над чем-то колдовать там. Поверх ситцевого халата она нацепила кухонный красный фартук с крупными ярко-желтыми подсолнухами. Волосы забраны назад в конский хвост.

Здесь же за столом расположились Лавр и Санчо. Федор Павлович уже облачился в выходной костюм стального оттенка, приготовившись сразу же после завтрака отправиться на работу. Однако он не мог отбыть с дачи без своего помощника. А Мошкин, как свидетельствовало из его одеяния, явно не торопился с выполнением своих обязанностей сопровождать босса повсюду. Избавившись от своей жеваной майки с вызывающей надписью, он до сих пор пребывал в нижнем белье, которым были семейные трусы. Торс Александра, если, конечно, так можно было охарактеризовать это огромное тело с вместительным пивным брюшком, ничем прикрыт не был. Проще говоря, он был голым.

Водрузив на огромный ломоть хлеба такой же внушающий уважение кусок бекона, Мошкин плотоядно облизнулся и распахнул рот. Зрелище было почище, чем на цирковой арене в момент выступления зубастых хищников. Половина приготовленного бутерброда мигом скрылась в недрах этого котлована, и Александр щелкнул зубами. Начался длительный и вдумчивый процесс пережевывания пищи.