Чужая здесь, не своя там. Часть первая

Из мастерской я перебралась в кабинет Руна, потому как там кресло удобное было. После очередной попытки создать работоспособный амулет, у меня уже мелко дрожали руки и черные точки перед глазами скакали. Так и до истощения недалеко, тем более с моим и без того малым резервом. Я слишком увлеклась.

В кабинет я предусмотрительно заранее принесла сладкий до приторности чай, но он уже успел остыть. Впрочем, сейчас я была согласна на любой: сил идти за другим не было, а докричаться до слуг отсюда было сложно.

Говорят, если о чем-то часто и помногу думать, то это могут услышать боги.

Лучше бы они оглохли в тот момент.

На глаза мне попался альбом Рини. Странно, что она его тут забыла. Как она без него в поездке? В толстую тетрадь с твердой обложкой подруга любила записывать понравившиеся ей стихи, цитаты известных людей, обязательно с глубоким смыслом. Иногда просто рисовала цветочки или узоры на полях. В общем весь тот девчачий набор. Не дневник, но мысли сокровенные, пусть и выраженные совсем другими людьми, щедро заполняли собой листы.

В последнее время я замечала, что и Рун там что-то записывает, а Рини потом с рассеянной улыбкой читала.

За-а-ависть… И эта зависть подтолкнула меня прочитать, что же там написано.

Вот только открылся альбом в середине. Там, где не очень точно и аккуратно были нарисованы эскизы двух платьев — моего и Рини. Тех самых, в которых мы предстали на первом своем балу. Подруга раньше достигла нужного возраста, но терпеливо ждала и моей очереди, из-за того, что не хотела там оказаться без меня. Оказывается, то платье придумала именно Рини…

Я захлопнула тетрадь и прижала ее к груди. Как же мы были счастливы на том балу!

Ненавидеть себя за гадкие чувства буду потом. Сейчас лучше пойду еще поработаю, пока еще есть силы, или хотя бы порядок наведу.

Не успела.

Видение было обрывочным. Образы нечеткие, размытые, еле различимые. Вот только искаженное болью лицо Рини яркой вспышкой запечатлелось в моей памяти. До самой своей смерти не забуду.

Очнулась я ближе к вечеру. Отстраненно заметила, что это видение отняло практически все мои силы, оставив лишь крохи на самом донышке резерва.

До двери я добралась с трудом. Каким-то чудом мой хриплый окрик услышал кто-то из слуг.

— Астари, что случилось? — обеспокоенно спросила Сивина, когда убрала от моего носа нюхательную соль.

Меня перенесли в мою бывшую комнату.

— Ты должна сейчас же написать Рини, чтобы она перенесла отъезд от брата на день, — взволнованно попросила я.

— Мы уже послали за эдом Хилмом. Он скоро прибудет, — не слушая меня, сказала девушка.

— А еще лучше напиши самому Рону, чтобы он не отпускал сестру и брата до завтра. Или после завтра.

— Хорошо, я напишу, — согласилась Иви, хоть и смотрела на меня с недоумением.

Мой почтовик дома, а до него еще добраться надо. Я же сейчас даже руку с трудом поднимала, но от злости меня как будто подбросило.

— Это нужно сделать немедленно!

Иви наконец-то прониклась и побежала к себе.

Я упала на подушку. Глаза застилали слезы бессилия.

Потом прибыл целитель. Вливал в меня какую-то горькую жидкость, что-то говорил, а я не разбирала. Дальше — беспамятство.

* * *

Первым, что я увидела, был проклятый светло-персиковый балдахин над кроватью. Ничего, кроме глухой ненависти, он у меня уже не вызывал, а ведь раньше нравился.

Дом был погружен просто в оглушающую тишину. Да так, что казалось, как будто и воздух загустел и с трудом пробивался в легкие, а шаги вязли, словно в киселе.

Никого видно не было: пока я шла до комнаты Сивины, ни единой души не встретила. Иви на месте не оказалось. Где ее искать теперь? Разве что в саду.

— Астари! Немедленно вернись к себе! Тебе нельзя пока подниматься, — укоризненно обратился ко мне эд Хилм, когда встретил в коридоре.

Да еще и неодобрительно оглядел мое одеяние: поверх сорочки я накинула только халат.

— Ты же на грани выгорания была. Поэтому марш к себе! Живее, живее, — подтолкнул он меня в сторону комнаты.

А ведь целитель шел со стороны покоев наместника. Ловко выдернув локоть, я побежала в ту сторону. Даже слегка удивилась собственной прыти, ну и эда Хилма удивила.

Эдель Фордис лежала на кровати. Бледная, под цвет наволочки. Я бы даже сказала, выцветшая.

Со стоном сползла по стене. Не успела, я не успела!

Безутешная мать меня услышала.

— Ты уже знаешь? — еле слышно произнесла она. — Моя девочка…

Она всхлипнула, но слез не было. эд Хилм уже напоил ее успокоительным.

Я пробормотала: «Мне очень жаль. Соболезную» — и убежала.

Видеть раздавленную горем мать мне было нелегко. Да и я тоже была прибита не только горем, но и чувством вины.

Рини и Рик возвращались домой по горной дороге. Случился камнепад. Погибла Рини, двое сопровождающих, а Рик и кучер выжили. Вот только мальчик теперь навсегда останется хромым, хотя целители сделали все, что могли. К сожалению, помощь прибыла слишком поздно.

А пока не привезли тело Рини, я практически не выходила из дома.

Неуемное чувство вины не покидало меня: если хотя бы на час раньше я добралась до Сивины, все сложилось бы иначе.