Чужая здесь, не своя там. Дилогия [СИ]

Полковник стоял у гроба любимой жены и опирался на трость. Серое лицо, с морщинами, которые словно стали глубже, было настолько скорбным, что, глядя на него, я никак не могла сглотнуть комок в горле.

А погода совсем не вписывалась в траурные настроения: яркое солнце, некрепкий мороз, который не переходил все же в оттепель. Мягкая зимняя погода, при которой так приятно гулять.

Мы с Даником приблизились к гробу.

Эдель Брита улыбалась. Теплая улыбка скрадывала у нее несколько лет — она выглядела моложе и как будто счастливее. Может быть потому, что отмучилась?

Эдел Нелнас увидел нас. Его тусклый взгляд на миг словно подсветился, но тут же погас.

— Она не отправила письмо, — тихо произнес он, прижимая меня к себе.

Я уткнулась ему в плечо и все еще сдерживала слезы, а вот Даник обнимал меня за талию и тихонько всхлипывал.

— Какое?

— Тому целителю, что обещал попробовать ей помочь. Я нашел послание у ее почтовика.

Никто из нас не задал вслух вопрос почему она так и не отправила. Это был ее выбор, пусть и тяжелый для нас всех, но, видимо, самый легкий для нее. Судить ли эдель Бриту за это?.. Вот уж вряд ли. Хотя, видя тоскливый взгляд ее супруга, и могли возникнуть такие мысли.

Во время поминального обеда, скромного, как и положено, стояла все та же скорбная тишина. Обычно в таких случаях вспоминают все самое хорошее об усопшем, но сейчас почему-то это казалось каким-то лицемерным, пустым. Ведь получается, что нужно так говорить только потому, что она умерла. Вот только все и так знали, что эдель Брита была хорошим человек, достойным, замечательным. А говорит о том, что ее больше нет — тяжело. Все еще не верилось, казалось — она просто уехала и скоро вернется.

Я подошла к старшему сыну Уотиненов.

— А когда с дарами пойдём?

— Завтра, эдель Астари. Сегодня, боюсь, отец уже не выдюжит. Так что завтра.

Мне вдруг вспомнился недавний разговор со Стейниром по поводу Рауда и Оттара. Вот ещё одна несправедливость: поминальные дары относятся в храм Рауда, чтобы бездомные, обездоленные, нищие или просто нуждающиеся могли подкрепиться. Туда-то, в противовес скромной домашней трапезе, неслись самые лучшие продукты. Делалось это для того, чтобы вкусившие такие дары потом поминали добрым словом усопшего. Вот тут-то и загвоздка: обращаться-то надо было к младшему брату, а несли приношения старшему…

Когда хоронили Рини я почему-то об этом не задумывалась. Наверно из-за того, что слишком была поглощена чувством вины… И все эти мероприятия как-то прошли мимо меня.

Казалось еще чуть-чуть и я начну задыхаться. Мне срочно требовалось выйти на свежий, морозный воздух. Я проследила за Даником: он сидел вместе с новыми приятелями, вот только радостными они теперь не были. Убедившись, что с ним все в порядке и, если что, он под присмотром, я накинула на себя полушубок и выбежала на улицу.

Мне сразу же бросились в глаза холмики снега, под которыми спали розы. Я знала, что корни у них заботливо присыпаны опилками, а сами они накрыты лапником. Эдель Брита никогда не была завзятой цветочницей, но, как они переехали сюда, ей захотелось начать разводить розы. Просто для души. Кто ж знал, что они окажутся капризными созданиями, за которыми надо заботиться, как о маленьких детях…

Я судорожно вздохнула.

— Вам так хочется простудиться? — проворчал Стейнир и набросил мне на шею забытый мной шарф. А на голову мне небрежно нахлобучил шапку так, что даже глаза скрылись.

Я сдвинула ее на макушку.

— Так получилось, — произнесла я нелепое оправдание.

Он так выразительно на меня посмотрел, что я почувствовала себя неразумным ребенком.

— Вот что удивительно, — как ни в чем не бывало произнес Стейнир. — Какой бы холодной эдель Брита не казалась внешне, но внутреннего ее тепла хватало всем близким.

Я кивнула. Добавить мне было нечего.

Молчание наше не было смущающим, оно было просто тягостным… Ну а что сказать, когда горло душат рыдания, которые, правда, только внутри, словно не могут пробиться и давят, давят…

Я вновь отвернулась к розам и… меня наконец-то прорвало.

— Долго же вы держались, — сокрушенно пробормотал Маршез, прижимая мою голову к своему плечу.

Я вцепилась в него и совсем без стеснения плакала. Всхлипывала уже громко, надрывно.

— Она так хотела, чтобы к лету они зацвели! Носилась с ними, как наседка. — Я вздохнула и некрасиво шмыгнула носом. — Я у Иви выпросила ее чудо-удобрение, которое она сама создала… Это было ее первое творение такого рода. Только-только научилась применять способности. И ведь сработало! Я видела. Она так хвалила, что я уговорила и мне выделить опытный образец, так сказать. Эдель Брита была бы счастлива. А она, она… Она теперь не увидит! И розы никто не увидит. Вот что теперь делать?

Я еще много чего говорила, перемежая сбивчивую речь всхлипами, а порой и завываниями. Может быть потом мне будет стыдно, а пока я не могла остановиться.

Стейнир молчал, лишь гладил меня по плечам и придерживал — ноги-то у меня вдруг ослабли.