Мне, никогда не видевшей моря, показалось, что меня снесло волной в самую пучину, погрузило на глубину, утянуло чуть ли не до дна, выбив из груди весь воздух, а потом резко выбросило на берег. Стейнир правильно сделал, что послушался своих знакомых — слышимость здесь была потрясающая. И музыка, словно морская вода — неистовая, своенравная, смыла меня из этого зала куда-то в неведомые дали, в совершенно другое место, словно действительно выбросило на песчаный берег далекого необитаемого острова. Музыка не была вокруг меня — она меня пронзала, опутывала, будто бы соленая вода разъела кожу и просочилась вовнутрь, в душу. Казалось, что музыкальные мотивы, как прилив и отлив чередуются, то уносят за собой, то выкидывают обратно. И только якорь не давал мне окончательно исчезнуть, скрыться в водовороте эмоций — только после окончания концерта я поняла, что сижу, уцепившись в руку своего спутника. Перчатки почему-то на месте не было.
— Вы плачете? — обеспокоенно спросил Стейнир.
— Просто это все музыка. Она такая… — охрипшим голосом произнесла я, так и не зная, как же выразить свое состояние.
Именно под впечатлением от концерта мне вспомнился давний сон.
Такая уверенность как сейчас никогда меня не сопровождала. И у меня наметился хотя бы приблизительный план действий, раз пока не очень-то везло. Случая я ждать не буду.
Саганион встретил меня оттепелью: неприятной, сырой, пронизывающей ветром, хлюпающей кашей из полурастаявшего снега и песка.
Встреча у Ровеснийских, наоборот, была теплой.
— Ты так замечательно выглядишь. Словно… — эдель Фордис расцеловала меня, взяла за руки, отступила на шаг и принялась пристально разглядывать. — Я даже не могу подобрать слова. У тебя явно что-то хорошее произошло. Я рада.
Она еще раз крепко меня обняла и прошептала на ухо — сообщала потаенное:
— У нас тоже есть радость. Как пообедаем, будем делиться.
Я поразилась теми изменениями, что случились с ней. Не то, чтобы исчез, но поутих огонек печали в ее глазах, морщинки словно чуть разгладились. Я не так часто, как эдель Фордис бы хотелось, навещала их, но всегда отмечала, что даже безупречная осанка у нее стала пропадать, и гордо расправленные плечи поникли. И вот сейчас все иначе: ясный взгляд, искренняя, лучистая улыбка, прямая спина. Все это не было наигранным.
Одной из причин таких изменений оказалось резкое улучшение дел у Эйрика. К обеду он спустился довольно бодро с лестницы, хоть и трость в его руке казалась чем-то несуразным, чужеродным.
— Бегать не смогу, но в седле уже держусь довольно крепко.
Его мать тепло улыбнулась и погладила сына по руке.
— Рик даже отказался от комнаты на первом этаже. Ты бы знала, как у меня сердце заходилось, когда он одолевал эти ступеньки. Упрямый, — последнее было произнесено чуть ли не с умилением.
От руки, которой эдель Фордис хотела потрепать сына по волосам, он отклонился, хмуро покосившись на мать, а потом вдруг лукаво улыбнулся.
— А Диль беременна, — сказал Эйрик.
Я перевела удивленный взгляд на его мать. Так вот что за радость!
— Она обещала мне в следующей письме рассказать о чем-то важном, но что такое… — я покачала головой.
Мне сложно было определиться с эмоциями — надо бы действительно радоваться, но учитывая странные и непростые отношениями между ней и ее мужем… И наверно зависть, да.
Видимо по моему лицу эдель Фордис поняла и растерялась.
— Вы же хотели, чтобы и я своим поводом с вами поделилась. Только мне для этого еще нужен эдел Вистар.
— Мы не ждали тебя сегодня так рано. Он занят пока что, хоть я и послала за ним.
Она нахмурилась еще сильнее, а Эйрик переводил недоуменный взгляд с нее на меня.
Бывший опекун явился только поздно вечером, из-за чего мне пришлось остаться с ночевкой. Но ждать утра для разговора я не могла.
Эдел Вистар расположился в кресле в своей кабинете. На столе стоял бокал с чем-то алкогольным, при этом наместник курил трубку. И совсем не стеснялся присутствия своей жены. Представить еще совсем недавно, что он будет так себя вести… Словно он уже с ней не считается.
Я и до этого нервничала, не зная как приступить к разговору, а после такого — и подавно.
— Как можно попасть в Венорфат?
Ровенийский выпустил колечко дыма и перевел взгляд на меня.
— Зачем?
— Надо.
— Тогда никак.
Присутствие эдель Фордис мне было важно тем, что придавало сил — при ней было легче вспоминать и рассказать о событиях полуторагодовалой давности со всеми подробностями. Ведь тогда эдель Фордис хоть и в сердцах, но всего не рассказала — лишь обозначила проблему.