Казалось бы, вопрос решен. Так нет же, опоздали!.. Второго октября на сборном пункте в Колчевске произошел позорный инцидент: красноармеец Парамонов повздорил с призывником из села Вознесенское и посадил его на гауптвахту. Незаслуженное суровое наказание обидело парня, и наутро, когда оскорбления Парамонова повторились перед строем, он подбил друзей-односельчан на побег. Пятеро дезертиров укрылись в родном селе, общий сход которого не выдал беглецов милиции. Вечером четвертого октября начальник уездного отделения ОГПУ собрал отряд из двадцати чекистов и отправился арестовывать дезертиров, но крестьяне и их выгнали из села. Вознесенский сход постановил вооружить всех взрослых мужчин и организовать круговую оборону. Увещевания председателя сельсовета Рыжикова тоже ничего не дали – ему вручили петицию ко всем высшим органам власти губернии и выдворили за околицу. В бумаге говорится о том, что по причине «грубого и неуважительного отношения к крестьянству и особенно к призывникам села Вознесенское сельский сход от имени общества отказывается посылать новобранцев в Красную армию и выполнять обязательства по сдаче зерна».
Копии петиции немедленно разослали с ходоками по близлежащим селам, а уже через сутки о событиях в Вознесенском узнала вся губерния. Домохозяева ста двенадцати сел вернули окладные листы; в семи произошли столкновения с милицией и чекистами; в одном – подожгли сельсовет; на сборном призывном пункте в Колчевске – волнения и массовое неповиновение, тридцать шесть случаев дезертирства; всюду изгоняются партийные и комсомольские работники; организуется самооборона. Еще немного – и начнется восстание. Пока крестьяне медлят, оглядываются на зачинщиков – на вознесенских мужиков. Экстренное заседание губкома, ввиду явного нежелания крестьян вести диалог с местными партийными и хозяйственными органами, предложило решить вопрос нам, то есть ГПУ.
– И что же вы прикажете делать мне? – подал голос Рябинин.
– Съездить в Вознесенское и попытаться утихомирить мужиков. Ты был там и, как я узнал, установил дружеский контакт с местной общиной. По словам Трофимова, после твоего визита в село «Красный ленинец» весьма успешно помогал тамошним артелям. Попытайся объяснить крестьянам, что Советская власть готова пойти на уступки по хлебозаготовкам и простить дезертирство новобранцев (кстати, Парамонов уже отдан под суд). Со своей стороны, община должна сдать оружие и вернуть в село предсовета Рыжикова. Замирение в Вознесенском сведет на нет волнение во всей губернии! Коли нам удастся столковаться с зачинщиками бунта, так и остальные успокоятся.
– А ежели мне не удастся договориться с крестьянами? – спросил Андрей.
Черногоров добела сжал губы.
– Тогда… – он пристукнул кулаком по столу, – придется поступить единственно приемлемым способом! На этот случай с тобой будет две сотни конников из Имретьевской бригады, плюс – отряд местных чекистов, которые находятся поблизости от села.
Рябинин посмотрел прямо в глаза начальника:
– Значит – карательная операция?
– У тебя есть другие предложения? – Кирилл Петрович упрямо вскинул брови.
– Вы приказываете в случае неудачи переговоров применить оружие? – негромко переспросил Андрей.
– Так точно. Приказываю разоружить бунтовщиков, арестовать зачинщиков и дезертиров и обеспечить доступ в село следователям ОГПУ.
Рябинин поднялся:
– Я отказываюсь выполнять подобный приказ, товарищ полномочный представитель ОГПУ! – отчеканил он. – Готов сдать документы, табельное оружие и сесть под арест.
Черногоров вплотную подошел к Андрею.
– Вона как, – покачал головой он. – Выходит, лучше – трибунал? Лучше остаться при своих щепетильных, чистоплюйских принципах?
– Предпочтительнее, – пробормотал Рябинин.
– Ну конечно! – взмахнул руками Черногоров. – Кровушкой боитесь замараться, дорогой товарищ?! А коли мы все возьмем да и сядем под арест, полагаясь на судьбу и милосердие бунтовщиков? Разгуляется тогда по губернии мужик с топором, станет подпускать там и сям «красного петуха», крушить Советскую власть…
Кирилл Петрович мягко обнял Рябинина за плечи:
– Думаешь, я не понимаю твоих чувств, Андрюша? Или считаешь, что недооцениваю всей серьезности положения? Потому и хочу послать в Вознесенское именно тебя, человека с добрым сердцем, близкого мне, как сын. Ведь только ты один и можешь уговорить крестьян! Нет у меня в подчинении людей с такой деликатностью и выдержкой, и никому я так не доверяю, как тебе. К слову, не только я тебя прошу, но и товарищ Луцкий.
Рябинин недоверчиво поглядел на Черногорова.
– Присядь, Андрей, и послушай, – с улыбкой предложил Кирилл Петрович. – Неужто посылал бы я тебя, сомневаясь в успехе переговоров?
К примеру, Гринев куда лучше справился бы с карательной операцией. Сжег бы село, расстрелял десятка три крестьян – и так далее… Как в двадцать первом… Я же надеюсь, что ты сумеешь мужиков уговорить. Карательные акции – лишь на крайний случай, которого, уверен, возможно избежать.